Восточнее Хоккайдо

На вахте стоял третий помощник. Вернее, не стоял, а мерил рубку по диагонали и смолил одну за другой американские сигареты “Кемел”. Трава, а не курево… Он уважал папиросы “Наша марка” — горлодер в картонной коробке — производства Ростова-на-Дону. Но где Ростов-Дон и когда будет “Наша марка”?.. Он и представить себе не мог, что же теперь с родным городом. Как это может быть — от проспекта Буденного — обгорелые стены, а вместо каштанов — пеньки. От знаменитого на всю страну театра, бетонной громады, напоминающей сбоку огромный трактор, груды развалин, а вместо замечательного моста через Дон — скрюченные, разорванные металлоконструкции. Нет, только не это! Чтобы отогнать грустные мысли, стал мурлыкать песенку “Ростов-город, Ростов-Дон”… И представил проспект Буденного, каким видел его последний раз в мае сорок первого: ряды зеленых каштанов и белые свечи весеннего цвета на них. Шеренги богатых, многоэтажных домов. Оркестр в городском саду и танцы на круглой дощатой площадке. Стайки студенточек из университета и пединститута. И себя представил — в брюках клеш, в рубашечке апаш, из-за ворота которой выглядывает тельняшечка. Ах, последний отпуск… Красота… Настроение, приподнятое бокалом новочеркасского шампанского…

Вечерняя вахта — одно удовольствие. Спать еще не хочется. В ходовой рубке никто не толчется, даже капитан не имеет привычки в это время заглядывать в вахтенный журнал, карту. Те, кому не спится, перемещаются в кают-компанию, кто в шахматы играет, кто травит баланду. Вот и сейчас оттуда доносятся взрывы хохота.

Стрелка часов приблизилась к десяти. Штурман прошел в рубку, снял показания лага. Хорошо идет “Ангара” — десять узлов.

Отмерил на карте циркулем пройденный “Ангарой” путь, понял, что пароход наконец выбирается за пределы запретной зоны. Позвонил капитану и с удовольствием доложил об этом приятном событии.

— Радист на вахте, рубку распечатал?

— Готов как штык, Николай Федорович.

— Дай ему координаты. И текст: “Судно освобождено после задержания и досмотра”. Пусть передаст и попросит связь еще через тридцать минут.

— Спокойной ночи, Николай Федорович!

— Во Владивостоке пожелаешь… — проворчал капитан. — Ты смотри повнимательней, чтоб наблюдатели не дремали.

— Да все нормалек. Даже рыба спит.

— Рыба-то спит. Ну, спокойной тебе вахты.

И снова стал отсчитывать шаги по диагонали ходовой рубки вахтенный штурмана Смял и выкинул за борт пустую пачку “Кемела”, распечатал новую, чиркнул зажигалкой…

По случаю вызволения из плена буфетчица накрыла стол в кают-компании свежей скатертью. Анна Лукинична сделала пирожки с консервами, и это оказалось неожиданно вкусно. Кроме того, на столе были галеты и джем. В кают-компании коротали время “дед”, помполит, третий механик и старпом. “Дед” съел лишь один пирожок и пил пустой чай, потому что за время стоянки в японском порту опять стал толстеть. Он уже совершил часовой моцион по палубам.

— Все, — говорил он, — после обеда спать бросаю. Поднимаюсь в семь ноль-ноль и вместе с Марьей кидаю гирьку.

— А на ужин вместо каши три головки чеснока, — усмехнулся старпом, — ну и несет же от тебя сегодня, Иван, Иванович!

— Это против всех простуд, а также против цинги, — парировал на всякий случай стармех.

Он собирался продолжить рассказ о достоинствах чеснока и его пользе для здоровья, но заметил ехидный взгляд помполита и сразу переменил пластинку:

— Так слушайте анекдот. Значит, муж возвращается из командировки…

— Ну, валяй, — разрешил старпом и заранее хихикнул, потому что все анекдоты “деда” он знал давным-давно наизусть. Зато как он их рассказывает! Артист!

А Соколов зевнул. Он знал, что “муж из командировки” — это только старт, что травля будет продолжаться за полночь. А ему хотелось спать. Ему страшно хотелось спать. Он только теперь, после выхода в открытый океан, понял, в каком напряжении находился последние восемь суток, хотя, если взглянуть со стороны, почти ничего не делал.

Пошел в каюту. Спать, правда, пока было нельзя, потому что минут через сорок Владивосток должен транслировать вечерний выпуск радиогазеты для судов, находящихся в море. В первый раз можно будет записать всю передачу спокойно, при нормальной слышимости, а не догадываться, не вылавливать через радиопеленгатор среди шума и треска едва слышный голос родного пароходства.