Мы договорились встретиться в "Квантовой Хорни". Пацана нужно спасать.
Пайпер опаздывает.
Хорни номер семнадцать заметила, что я прозябаю здесь уже больше получаса. Она садится напротив и пишет на лице-экране:
- Привет, ковбой.
Я спрашиваю, где мой конь, на что она отвечает:
- Мне очень жаль, Билл, но твоя гнедая сломала ногу.
Спасибо, говорю, а теперь проваливай. Я не исповедоваться пришёл.
- Будь умницей, Малкольм.
Интересно, что между ног у бионических монашек?
Пайпер сказал бы: "Куст проводов".
Если перестать думать, можно услышать, как десятки бюргеров жалуются своим Хорни на кофе, подписчиков, "Наблюдателя". Словно всё дерьмо этого мира разом обрушилось на них с неправдоподобной щедростью, и теперь они тонут. Шансов выплыть - два на миллион - прийти сюда или сдать мнему. Говорят, почти весь Уэйко сдаёт мнему. Кроме скинни.
Одна из них сидит за барной стойкой.
Ora et labora - молись и работай.
Скинни забиты с ног до самой шеи, носят грубые коричневые шемизы "Баленсиага" и деревянные кресты из "Урбан Аутфиттерс" на груди, подражая ангельским сестричкам святого Павла.
Скинни не может весить больше пятидесяти килограмм, ведь в противном случае её закроют в келье с кувшином воды, пока она не начнёт срать кровью или переваривать саму себя под корейскую музыку.
Ora et labora.
Тощие суки знают Канта наизусть, Ноам Хомский для них - просто букварь, "Доктрина фашизма" - второсортный памфлет. Я всегда побаивался умных девиц - рядом с ними моя мелкобуржуазная серьёзность походит на мещанскую фанаберию.
Я подзываю Хорни и спрашиваю:
- Как её зовут?
- Все люди, - отвечает она, - делятся на два сорта: те, у кого есть друзья, и бедный одинокий Туко.
Тебя вестернами в детстве кормили?
- Рита. И да...
- Будь умницей, Малкольм. Спасибо.
Я набираю полные лёгкие пасторальной решимости, проверяю, нет ли сообщения от Пайпера, и подсаживаюсь к Рите как сраная юкка.
Чуть живой консьерж вяло машет пятнистой культёй, откашливая: "Доброго вечера вам и вашей обворожительной спутнице, мистер Фаулер!" - и улыбается, обнажая сгнивший пародонт.
Рита останавливается посреди лобби и как-то мадригально шепчет:
- Уф, надо же... тот самый мистер Фаулер.
- А я-то думал, в монастырях моё лицо на туалетной бумаге печатают.
Рита лишь молча вызывает лифт, сжимая крепче мою руку.
2