Восточный проект

Больше того, он понимал, что Митрофанов, можно сказать, специально забрал его с собою в качестве сопровождающего на все время своего пребывания здесь, потому что ситуация с падением самолета не должна никоим образом коснуться начальника белоярской транспортной милиции. Лямкин — единственный в городе человек, которому была известна подлинная подоплека события. Одного не знал полковник: того, что Георгий Александрович, еще будучи в Москве, остановил на нем свой выбор, когда вместе со Смуровым обсуждал возможные варианты проведения операции по устранению фактора, мешающего нормальному развитию взаимовыгодных финансовых отношений с ближайшим восточным соседом. Имелся в виду Китай. Слишком крупные интересы и деньги столкнулись на «Восточном проекте», чтобы пустить это дело на самотек, то есть предоставить возможность его решения кремлевским политикам. И вот теперь, когда вопрос, что называется, закрыли, неожиданно, а главное, не ко времени обнаружились какие-то свидетели, с которыми теперь придется тоже возиться. Да, идея Митрофанова отослать Симагина куда подальше — хорошая идея, проблема только в том, как ее половчее осуществить, чтоб потом и комар носа не подточил? Ведь подполковник со своим служебным рвением, которое, как известно, и просыпается-то в нем не всегда к месту и ко времени, может порядочно спутать карты.

А Митрофанова сейчас заботило другое. Происшествие все равно получит огласку. Важно, чтоб он, генерал, и его ребятишки из спецназа транспортной милиции не засветились, нигде не фигурировали, ни в чьих показаниях. А что Лямкина будут дергать, так это пусть. Ему ж ничего не пришьешь, его в городе не было, он генерала своего сопровождал, на рыбалку ездили, далеко, на Енисей, к знакомым рыбакам. И те уже в курсе, заранее предупреждены. Так что с этой стороны прокола можно не опасаться.

Другое плохо. Вездеходы эти проклятые, ну, джипы, которые в воинской части одолжили, кто-то из свидетелей их видел. И вообще, кажется, придется здесь немного поработать с людишками, кое-кому мозги вправить и глаза прочистить, чтоб не снилась, понимаешь, им по ночам всякая чертовщина.

Но уж этим есть кому заняться.

А интересно, что по этому поводу Лешка скажет? Он-то, поди, торжествует, делая при этом постную физиономию. Что никак не вяжется с его всегда ухоженной, этакой «парикмахерской» внешностью. Красавчик, ничего не скажешь. Понятно, на что Маринка клюнула. Да и Наташка тоже, помнится, с вожделением поглядывала. Ох, это бабье! Никогда и ни за что своего не упустят.

Лешкой Митрофанов называл Смурова, не в официальной обстановке, естественно, а по-родственному, по-домашнему. Так получилось, что оба они оказались женатыми на родных сестрах, в девичестве Кошелевых. Только Маринка, старшая, уже успела выскочить за Сальникова в ту пору, когда тот еще в главке болтался и никакие особые перспективы ему не светили. Но она вовремя одумалась и, бросив Виталия, сбежала к Лешке, которому очень даже светило тогда, министерское кресло перед ним вполне отчетливо маячило, но… фортуна как бы задумалась, отвернувшись на миг. И этого мгновения хватило, чтобы вперед неожиданно вырвался Сальников. А Маринка, уже став официальной женой Лешки, никак, видно, не хотела простить теперь первому мужу своей собственной нерасчетливости. И это обстоятельство давно уже стало предметом постоянной иронии младшей, Натальи, нынче-то вот генеральши, ну и самого генерала, смуровского свояка, так сказать.

Поэтому, если говорить совсем откровенно, что называется, без обиняков, по совести, то неприязнь к Сальникову у обоих свояков и их жен — это уж не касаясь большой политики и связанных с нею финансовых слагаемых, на чем пересекались кровные интересы каждого из перечисленных лиц, — имела под собой, мягко говоря, еще и чисто семейные корни. И никуда от этого не денешься, так жизнь повернула. И кто-то в ней обязательно остается крайне обиженным, недовольным, но не собой же! Одного удача соперника подстегивает, стимулирует, другого удручает, вызывая у него внутренний протест, вплоть до ненависти. Одну своя недальновидность огорчает, но учит, а другую злит и доводит до полного остервенения, когда размываются границы разумного и дозволенного. Но всегда при таком раскладе в поле зрения должен быть и тот, кто виноват уж тем, что названная удача заметила именно его. Такие вещи простить трудно, а вину за свои потери легче всего переложить на чужие плечи.

В принципе, лично Митрофанов не имел никаких серьезных претензий к тому же Сальникову. Спал тот по молодости не с его женой, на служебной лестнице подножку не ставил, да они, в общем-то, и не пересекались никогда, мешая там или толкая друг друга. И неприязнь генерала к министру была скорее корпоративной, а правильнее сказать, не собственной, но привнесенной. Пока не перехлестнулись их уже чисто финансовые интересы.