Восточный проект

— Ну, и считайте, что я ничего не сказал. Даже и не подумал. А если ваше начальство станет домогаться, что не исключено, я думаю, вы можете им всем отвечать однозначно: никаких общих встреч не будет. На основании выданных ему высшей инстанцией полномочий Турецкий решил разговаривать с каждым отдельно и только в официальном порядке, под протокол. То есть фактически намерен самым подробным образом допросить всех имеющих, пусть и косвенное, отношение к авиакатастрофе, не обращая внимания на чины и должности. И в первую очередь тех, кто был в аэропорту в тот вечер, готовя встречу министру. Вот и пусть покрутятся, поежатся в ожидании. А мы торопиться не будем, дадим им время договориться между собой, если еще не успели. Тотальная ложь имеет один существенный недостаток, как я заметил из собственной практики. Невозможно договориться врать всем одинаково по любому вопросу, без исключения. Поэтому достаточно проявиться хотя бы малюсенькому отклонению по существу вопроса, как тут же начинает срабатывать эффект горной лавины, которая, в свою очередь, не может быть управляемой.

— И вы уже знаете, на чем их можно взять? — усомнился Симагин.

— А интуиция зачем нам Богом дана, уважаемый Борис Егорович? Или вы полагаете, что это от лукавого?

— Вот ее я не имел в виду.

— А зря… У меня сложилось впечатление, что у вас тут все как-то уж больно круто завязано, стянуто в какой-то тугой узел. Причем не естественный, а припахивающий искусственностью, фальшью, что ли. Знаете, у фокусников есть подобные загадки для зрителей. Веревка вся так закручена, запутана, в такие узлы затянута, что иному неискушенному кажется, будто ее никогда не распутать. Ну, типа того мифического Гордиева узла, который можно лишь мечом разрубить. А на самом деле надо просто отыскать почти незаметный кончик и несильно потянуть за него. И узел сам распадется. Не видали таких фокусов?

— Не приходилось. Но, во всяком случае, о чем-то подобном слышал.

— Вот и хорошо. Значит, побудете пока зрителем.

— Да я вот решил…

— Не торопитесь. Вечерком, если у вас не появится каких-нибудь неожиданных осложнений, можем встретиться. А пока предлагаю небольшую игру. Молчание в машине будет выглядеть слишком подозрительно. Поэтому я вам стану, если не возражаете, задавать вопросы относительно тех лиц, которые могли быть здесь, у вас, не заинтересованы в тщательном проведении расследования, а вы мне характеризуйте их. Но — с точностью до наоборот. Если он — жулик, говорите: честняга, каких свет не видывал. И так далее, понятно?

— А что, это может получиться забавно.

— Ага, и стукачу вашему крыть будет нечем.

5

Александр Борисович сидел напротив краевого прокурора Зинченко на обыкновенном стуле для посетителей. Сам же хозяин просторного, облицованного дорогими резными деревянными панелями, кабинета вальяжно расположился в своем широком кресле, сложив сцепленные пухлые пальцы перед собой, на груди, а если быть совсем точным, то на животе, составляющем вместе с грудью единое выпуклое целое, обтянутое синим сукном мундира. Он только встал, протягивая руку вошедшему Турецкому, даже не выйдя ради приличия из-за стола. И весь его вид точно соответствовал той краткой характеристике, которую только что дал, сидя в машине, Симагин. Турецкий прекрасно знал Зинченко, стараясь без острой служебной необходимости с ним не контактировать, и удивлялся точности наблюдений Бориса Егоровича: «Мягкий, совестливый, тонкий в обращении с подчиненными, безукоризненно честный и, наконец, компанейский человек. Можно сказать, душа в каждой компании, особенно среди тех, кто чином или должностью ниже его. С губернатором не ладит из принципиальных соображений. Словом, открытый человек».

А теперь оставалось только вместо каждого плюса поставить знак минус, и четкий портрет вельможного провинциального чиновника готов.

Интересно, о чем думал водитель Жора, у которого так и топорщились уши-локаторы, слушая такую характеристику?

Медленно и негромко, придавая каждому своему слову одному ему понятную значительность, Зинченко «знакомил» приезжего со сложившейся ситуацией в расследовании достаточно рутинного, увы, происшествия. Правда, закончилось оно трагически, а ведь не будь этого, собственно, и говорить было бы не о чем, кроме как о беспечной халатности тех служб, которые готовили самолет к дальнему рейсу, а также обслуживали его.