Восток в огне (ЛП)

Курьер стоял у головы своего верблюда и ждал. Телон, таможенный чиновник, исчез в регистратуре на первом этаже южной башни Пальмирских ворот. Курьер посмотрел на северную стену двора между двумя большими деревянными воротами. Выше уровня головы стена была оштукатурена и расписана сценой оффертория. Взглянув вниз, курьер заметил, как торговец вышел из регистратуры, взобрался на осла и, ведя за собой другого осла, уехал. Курьер вернулся к изучению стены. Ниже уровня головы стена была из простого кирпича, но покрыта граффити, большинство нацарапано или нарисовано на греческом или арамейском, некоторые на латыни. Некоторые просто состояли из имени мужчины и имени его отца. По большей части этим двум словам предшествовало "Благодарю тебя, Тюхе Арета". Курьер, не глядя, знал, что южная стена была почти такой же.

- А, это снова ты, - сказали телоны. - Дела идут хорошо.

- Нет, дела плохи, - ответил курьер.

- Куда ты идешь? - спросил я.

- Вниз по реке. К Хараксу. В Персию.

- Деловым людям нужны их письма, чтобы вести дела, что бы ни говорили политики. Есть, что декларировать? - таможенник начал открывать ближнюю боковую корзину на верблюде.

- Ничего. Там нет ничего, кроме моей запасной одежды и постельного белья.

- Не так давно здесь проходил философ, - сказал таможенник, беспорядочно роясь в вещах. - Он выглядел полностью обнаженным, если не считать грубого плаща, большой густой бороды, волос до задницы. Грязный. Абсолютно, блядь, грязный. Но он не был жалким циником. У него был симпатичный мальчик-слуга, стенограф и каллиграф, чтобы записывать его мудрость.

Курьер наблюдал, как буколос, управляющий стадами, на другой стороне дороги пересчитывал стадо коз, которых житель палатки хотел привезти в город на продажу. Он задавался вопросом, как скоро пойдет дождь.

- Итак, я говорю философу: "Что вы вывозите из города?", а он отвечает: "Умеренность, Справедливость, Дисциплина".… остальное забыл.' Таможенник обошел верблюда и начал открывать другую корзину.

- Там нет ничего, кроме трех запечатанных блоков для письма, которые я должен доставить.

- И тогда я говорю: "Ну, не имеет значения, какие причудливые имена вы им дали, вам придется заплатить экспортную пошлину за этих шлюх!" И он говорит что-то вроде: "Вы не можете облагать налогом добродетель!" - засмеялся таможенник. Курьер вежливо улыбнулся.

Телоны убрали корзину, письменные таблички внутри остались нетронутыми. Курьер сунул ему в руку несколько монет.

- А шутки он не понял. Глупый ублюдок стоял там же, где и ты, посреди дороги, со своим симпатичным мальчиком, стенографистом и каллиграфом. Ни одной девушки в поле зрения! Глупый ублюдок!

Курьер вскарабкался в седло, щелкнул кнутом, и верблюд поднялся на ноги.

- Счастливого пути.

И вот так случилось, что письмо предателя покинуло Арет.

На северо-западе собирались большие темные тучи. Время от времени были слышны раскаты грома. У Баллисты сильно болела голова. Станет лучше, когда шторм достигнет Арете.

После маневров на марсовом поле прошло несколько часов. И без того долгий день казался еще длиннее. Как и было приказано, ровно в четвертом часу Ацилий Глабрион, его бухгалтер и секретарь явились в принципию. Взыскатель и библиотекарь в мельчайших деталях объяснили все соответствующие документы новому Дуксу Реки, его префекту инженерии и его секретарю. Баллиста, Мамурра и Деметрий сосредоточились изо всех сил. Ацилий Глабрион сидел в кресле, разглядывая свой богато украшенный пояс с мечом. Абсолютно все, связанное с вексилляцией IIII Скифского, было в полном порядке. Подразделение было практически в полном составе; отсутствовали очень немногие бойцы - в госпитале или в тюрьме. Жалование и провизия выдавались исправно. Бойцы были не только полностью экипированы, но и имели в запасе довольно много оружия, щитов и доспехов. Почти через два часа Баллиста повернулась к Ацилию Глабриону, который сейчас читал книгу стихов "Искусство любви" Овидия, и поздравил его с состоянием его подразделения. Молодой патриций воспринял это не более чем как должное. Во всяком случае, он казался несколько расстроенным, оказавшись в положении, когда его могли похвалить такие, как Баллиста.