Восток в огне (ЛП)

Баллиста согласился, и общественный раб указал на храм, на ступенях которого сидел северянин. - Храм Афлада, местного божества, которое следит за караванами верблюдов. Недавно был перекрашен за счет благородного Ярхая. Мужчина пошел дальше по улице. - Храм Зевса, Кириос. Новый фасад был создан благодаря щедрости благочестивого Анаму. Они добрались до следующего квартала, и раб ни разу так и не отвернулся от Баллисты. - Частные дома, включая прекрасный дом советника Теодота.

Ах ты бедный ублюдок, подумал Баллиста. Ты раб совета Арета. Эти люди владеют тобой, возможно, даже не знают вашего имени, и все же вы гордитесь ими, их домами, храмами, на которые они расточают свое богатство. И эта гордость - единственное, что дает вам хоть какое-то самоуважение. Северянин печально посмотрел вдоль Стенной улицы. И я собираюсь забрать его. Через пару месяцев, к февральским календам, я все это уничтожу. Все они будут принесены в жертву великой земляной насыпи, чтобы укрепить оборону Арете.

Из-за угла выскочил легионер. Увидев Баллисту, он резко остановился. Он поспешно отсалютовал и попытался заговорить. Он запыхался, и слова не шли с языка. Он набрал полную грудь воздуха:

- Огонь. Артиллерийский склад. Он горит. - он указал через левое плечо. Сильный северо-восточный ветер гнал передний край завесы густого черного дыма над многочисленными крышами Арета, прямо в лицо Баллисты.

Глава 9

Баллиста топал по улицам, заполненным возбужденными людьми. Лавируя между толпами, проталкиваясь мимо них, Максим и Деметрий бежали вместе с северянином. И без того запыхавшийся легионер, сопровождавший их, вскоре отстал.

К тому времени, когда он добрался до артиллерийского склада, у Баллисты болели легкие, левая рука устала держать ножны длинной спаты подальше от ног, а здание было полностью охвачено пламенем. Мамурра и Турпион уже были там. Сильный северо-восточный ветер, что высушивал мокрую от дождя землю, раздувал огонь, безжалостно гоня его вперед. Пламя вырывалось из зарешеченных окон и вокруг карнизов, искры взлетали высоко, а затем их уносило в опасную близость к городу. Турпион организовывал рабочую бригаду, чтобы расчистить пожарный проход и потушить дома на юго-западе. Мамурра построил легионеров в цепочку, выносить имущество из обреченного склада. Чтобы подбодрить людей, он явно подвергал себя тому же риску, что и они, входя и выходя через южную дверь.

Баллиста знал, что не может ждать от своих подчиненных вещей, которых не делает сам. Он последовал за Мамуррой в здание. Было так жарко, что штукатурка отслаивалась от стен, а на балках над их головами, казалось, пузырилась и кипела краска. Обжигающие капли падали на людей внизу. Казалось, в комнате было немного дыма, но это, вероятно, было не так. Огонь незаметно обходил их с флангов, незаметно подбираясь все выше и выше, к углублениям в стенах. В любой момент балки могут обрушиться, а крыша - рухнуть, захватить их в ловушку, задушить и сжечь заживо. Баллиста приказала всем выйти, перекрикивая нечеловеческий рев огня. Он и Мамурра сбежали только тогда, когда последний легионер достиг порога. Снаружи все были заняты перемещением спасенных припасов в безопасное место с подветренной стороны. Затем они наблюдали, как бушует огонь. Здание рухнуло не сразу. Иногда казалось, что огонь угасает, прежде чем вспыхнуть еще более разрушительной жизнью. Наконец, со странным стоном и ужасным треском обрушилась крыша

Баллиста проснулся прекрасным утром, ясным и свежим. Завернувшись в овчину, он наблюдал за восходом солнца над Месопотамией. Огромная чаша неба окрасилась в нежно-розовый цвет; несколько рваных клочьев облаков отливали серебром. Преследуемое волком Скъоллом, как это будет продолжаться до скончания веков, на горизонте появилось солнце. Первая волна золота пролилась на террасу дворца Дукса Реки и зубчатые стены Арета. У подножия утеса причалы и шепчущие заросли тростника оставались в глубокой синей тени.

У Баллисты было всего несколько часов сна, но, как ни странно, они были глубокими и спокойными. Он чувствовал себя свежим и бодрым. В такое утро невозможно было не чувствовать себя хорошо – даже после катастрофы предыдущего вечера.

Позади себя Баллиста слышал, как Калгак приближается по террасе. Это было не просто ничем не сдерживаемое хрипение и кашель, а вдобавок и очень хорошо слышное бормотание. Непоколебимо преданный, на публике престарелый каледонец был молчалив до такой степени, что отзывался о своем господине исключительно односложно. И все же, когда они оставались наедине, он позволял себе, на правах старого воспитателя, говорить все, что ему заблагорассудится, как будто он думал вслух – обычно это была череда критики и жалоб:

- Завернувшись в овчину... любуясь восходом солнца... возможно, теперь он начнет цитировать гребаные стихи. - затем, с той же громкостью, но другим тоном:

- Доброе утро, господин. Я принес твой меч.

- Спасибо. Что ты сказал?

-Твой меч.

-Нет, до этого.

-Ничего.