Восток. Запад. Цивилизация

Карета… экипаж без гербов, да и вида затрапезного. Таких в городе тысячи. Кучера Эва вовсе не разглядела. Плащ модный, а потому опять же таких множество.

Маска?

Руки?

Руки в перчатках. Черных. Черные-черные перчатки…

– Он иногда приходит сверху, но уходит всегда через подземелья. – Тори задумалась. А потом подняла дудочку. – Знаешь, а ведь мы можем спросить.

– Нет!

Это опасно.

Она не умеет играть. Да и мир вокруг, он такой… такой… неправильный.

Но Тори уже не слушает. Она выводит свою мелодию, от которой хочется закричать и, зажав уши руками, рухнуть, покатиться по полу. Но Эва держится.

А дудочка…

Стонет. Рыдает.

Всхлипывает обиженно, по-детски. И в нервных переборах ее слышатся голоса. А мир меняется. Больше. Сильнее.

Серость.

Размытость.

Тени.

Они опять провалились. Куда? Куда-то ниже Изнанки, хотя разве подобное возможно? Но выходит, что да, что…

Темень.

Туман. Серый с переливами. И люди в нем. Девушки. Они выходят одна за другой. И встают перед Тори. Одна за другой.

Одна за другой.

А она продолжает играть. И теперь в музыке звучит просьба.

Ее слушают.

Просто.

– Покажите! – требует Эва, взмахивая крыльями. Здесь, внизу, они невероятно тяжелы.

– А ты? – Девушка с коротко остриженными волосами непонятного цвета поворачивается к Эве. – Ты нам покажешь?

– Путь?

– Путь, путь, путь… – подхватывают они.

– На свободу? – уточняет Эва.

Смех ей ответом. И страшный до того, что она опять с трудом удерживается, чтобы не убежать.

– К нему, – говорят души. – К нему путь… путь, путь, путь… к нему… покажешь?

– Я не знаю его имени, но если узнаю, то… как?

– Перо, – просит та, с короткими волосами. – Оставь свое перо. И ему подари.

Это наверняка небезопасно. Точнее, наверняка это очень и очень опасно, но Эва выдирает перышко. Как можно отказать умершим. И то, лазурно-синее, ложится на ладонь.

– Хорошо. – Девушка прячет перо в волосах, а прочие исчезают. – Я… ему понравилась. Ему редко кто нравится. Но мой Дар был силен. И он решил, что я смогу сделать то, что не сумели остальные.

– Что?

– Подарить ему наследника.

Только теперь Эва видит, что живот девушки выдается вперед.

– Я тоже была счастлива. Я ведь и вправду поверила, что теперь все будет иначе. Что и таким, как я, может повезти. Понимаешь?

– Как тебя зовут?

– Доротея. Моя мать назвала меня так.

– Что случилось?

– Целитель. Сказал, что плод вот-вот погибнет. Что он нежизнеспособен. Он думал, что я сплю. Но я выплюнула его капли. Из-за них все. Сперва ведь было хорошо. Меня не тошнило. И голова не кружилась. И я слышала его, моего ребенка. А целитель – он солгал. Про болезнь. Про пороки. Усыпил меня… Сказал, что если тот, кого я люблю, хочет, то можно рискнуть, но смысла немного. Мой Дар слишком слаб, чтобы я могла выносить дитя Повелителя Мертвых. Что если промедлить, наш сын умрет. И это будет напрасная смерть…

Боль ее так сильна, что Эва чувствует ее.

– Что он сделал?

Надо ли знать ответ? Эва ведь может уйти. Забыть. Сказать себе, что ничего этого не было, что все привиделось, примерещилось.

– Он принес нас в жертву. Сказал, что есть обряд, который наделит нас Силой, что целитель врет. Есть обряд, только надо, чтобы я верила.

И она поверила.

Женщины издревле верят мужчинам. И в мужчин тоже. Так уж повелось.

– Я найду его, если ты покажешь. Ты видела его, правда?

Кивок.

– И…

И протянутая рука.

– Я хорошо его запомнила, – говорит Доротея. – Не бойся.

Нельзя ничего брать у мертвых.

И трогать их не стоит. Но Эва касается протянутой руки. И… как же это больно. И странно. Она… не она. Доротея.

И Эванора.

И сразу обе.

– Ты красива. – Чужие пальцы скользят по лицу. – Ты почти совершенство.

– Почти?

Пальцы перехватывают ее-не-ее руку.

– Запястье. Видишь, толстовато. И большой палец короткий, уродливый.

Он не хочет обидеть, просто объясняет, но внутри все одно закипает злость.

– Но это, право, мелочи. У нас все получится.

Ей отчаянно хочется верить.

– Ты родишь мне сына. – Его рука накрывает живот. – Наследника.

– У тебя есть наследник! – вырывается у нее прежде, чем она успевает спохватиться. Ему не нравятся подобные разговоры. И он хмурится. – Прости, прости… я волнуюсь. Ты говоришь, что возьмешь меня в жены. Как можно? Я ведь… Ты же понимаешь, что я не знатная и… и у тебя уже есть жена. А твой наследник, он будет ревновать к нашему сыну.

– Не будет.

– Почему?

Человек наклоняется.

– Мертвые не способны на ревность.

– Но… – Укол страха удается скрыть. – Ты уверен? Я… Прости, я не следила, он как-то пришел… однажды.

Руку перехватили и сжали.

– Почему ты молчала?

Больно.

– Я… я хотела, честно… Но мне стало дурно, а потом это зелье. Я от него все время сплю. Можно я не буду его пить?

– Нет.

– Но…

– Так надо. – Пальцы разжимаются, чтобы вновь коснуться лица. – Ты же знаешь, что я не обычный человек. Во мне сила… особая сила.

Она осторожно кивает. Она старается не думать об этой силе.

– И мой сын не способен принять ее. Поэтому мне нужен другой наследник. Особенный. Такой, который будет отличаться от прочих даже в утробе матери. А с мальчишкой я поговорю, не думай о нем. Он тебе грубил?