Востоковед

На берегах этой реки возникали видения. Он видел себя мальчиком, болезненным, хрупким, листающим старинные фолианты из фамильной библиотеки отца. Он раскладывал книги на письменном столе орехового дерева, на зеленом потертом сукне. На этом столе помещалось множество удивительных предметов, занимавших его воображение с младенческих лет до юношеского взрастания. Чего стоил литой стеклянный шар, где обитал стоцветный паук, морское чудовище, на которое он смотрел с мистическим страхом из своей детской кровати. Или старинная чернильница из черного камня, со стеклянными кубами и бронзовыми подсвечниками, в которых сохранился воск давнишних свечей. Или бронзовый морж с плоским брюхом, из которого ножичком вывинчивались крохотные винтики, и открывалась тайная полость, куда можно было прятать заветные записки. Или китайская ваза с зубастым драконом, купленная прадедом в Париже. Или лакированная черная коробка с серебряными журавлями, которая называлась берлинской, ибо ее приобрел в Берлине другой его прадед.

Но самое восхитительное, чем он мог любоваться, сидя за столом, была разрушенная колокольня, смотревшая к нему в окно. И когда делал уроки, отвлекаясь от скучных учебников. И когда ложился спать и она заглядывала из сумерек в его детскую кровать. И утром, когда просыпался с ликованием, влетал в перламутровый мир.

Он видел эту колокольню в младенчестве. Видел в пору первой любви. Она была то золотой, то розовой, то нежно-алой. Была в снегах, в дождях, в туманах. На ее разрушенной кровле зелененьким облачком распускалась березка. Эта колокольня смотрела на него и днем и ночью, во все времена года. Взращивала его, лелеяла, за многие годы напитала своим тихим божественным светом. Разрушенная и поруганная, продолжала изливать в мир чудесную красоту. И быть может, все доброе и возвышенное, что он сберег в своей душе, было подарено ему колокольней. В течение всей его грозной и жестокой жизни сберегала его от злодеяний, не давала впасть во тьму, спасала от смерти.

Торобов думал теперь о колокольне как о животворящей силе и женственности. Не она ли, засыпанная январским снегом, в морозной синеве, спасла его сегодня на трассе во время атаки русских самолетов? Не она ли в золотистом сентябрьском воздухе, среди тончайших нитей осени уберегла его от пули на Багдадском рынке? Не она ли, фиолетовая, как гроздь сирени, совершила чудо в Ливийской пустыне, и его, идущего на расстрел, отпустили на волю? Не она ли, размытая, в стеклянном дожде, удержала его у порога заминированной виллы, и взрыв его не достал? Не она ли, темная, на малиновой заре, окруженная вороньей стаей, заслонила его от израильских бомбардировщиков в Газе, отвела пули и осколки снарядов? И теперь, в каземате со зловонным ведром, не спасет ли она его, заглядывая сюда из ночного московского переулка, где качается желтый фонарь?

Он думал о колокольне, которая вдруг превратилась в бабушку, в маму, в жену, в самых дорогих и прекрасных женщин, которых ему даровала судьба.

К вечеру за ним зашел другой постовой, скуластый коротыш, похожий на уйгура. Что-то сердито буркнул, требуя встать. Торобов оказался в знакомой комнате, но теперь за столом сидел худощавый, с утонченным лицом человек, в очках с золотой оправой. На его длинном смуглом пальце красовался перстень с черным камнем. Свежий, хорошо выглаженный камуфляж не скрывал белоснежную сорочку. Он предложил Торобову сесть.

– Господин Торобов, если я не ошибаюсь?

– Да, я Торобов Леонид Васильевич.

– Вы называете себя офицером российской разведки?

– Полковник российской военной разведки. Если у вас есть доступ к картотекам, вы можете в этом убедиться.

– С какой целью вы оказались в Сирии?

– Я уже сказал, что ищу контакт с Фаруком Низаром. У меня есть для него конфиденциальное сообщение от российского руководства.

– Я не знаю никакого Фарука Низара. И тем не менее что это за сообщение?

– Я могу передать его только Фаруку Низару. Скажу только, что оно касается военных действий.

– Мне вы не хотите довериться?

– При всем уважении, нет. С Фаруком Низаром меня связывает давняя дружба. Мы вместе готовили доклад Саддаму Хусейну о поставках российского вооружения.

– Как вы сюда добирались?

– Обычным транспортом. Попал под авиаудар русских самолетов.

– Это русские обеспечивали вам прикрытие с воздуха.

Сидящий за столом человек усмехнулся, слегка ударил ладонями по кромке стола, давая понять, что разговор завершен.

Появился сердитый уйгур и препроводил Торобова в камеру. За время, что он отсутствовал, в камере появился тюфяк и кувшин с водой.