Восторг, моя Флоренция!

Потом я начала внимательно отслеживать и запоминать все то, что съела. После этого окружающие стали восторгаться моей худобой, а потом задавать вопросы. «Как тебе это удается?» – интересовалась Клавдия, глядя на мою худобу в декабре, январе и феврале. В голосах Клавдии и других, восторгавшихся моим внешним видом, звучал вопрос: «Как тебе удается победить плоть?» После того как Екатерина стала мантеллатой, она практически перестала есть. Мое тело остается без еды, в таком состоянии сладкой пытки, которое я еще никогда не испытывала. Екатерина была пустой и открытой. Мне хотелось думать, что она ни с кем не делилась сладостью своей боли. «Мое тело принадлежит Тебе», – писала она.

Письма Екатерины преисполнены любовью. Душа не может жить без любви. Душа соединяется с предметом любви и изменяется под влиянием этого чувства. Я завидовала экстазу, испытанному святой, которая сделала себя совершенно пустой, освободила от лишнего. Можно ли назвать любовью то, что она переживала? Являются ли любовью вызванные голоданием состояния транса? Любовь, как мне кажется, – это своего рода передача. Визуализация и последующая передача видения, с размытием всех границ до тех пор, пока остается только объект твоей любви. Я очень надеялась на то, что что-то подобное произойдет в моих отношениях с Джулианом. Надеялась на то, что с ним я уже не буду просыпаться по утрам, мечтая вернуться в сны, которые не приносили облегчения. Но Джулиан оказался слабее нового утешения, которое я себе нашла. И он отпал, как отпали и все остальные.

На второй день пребывания в кафе я уже почти дочитала биографию святой до конца. «Душа всегда полна грусти, – писала Екатерина. – Душа не выносит саму себя». На улице люди под дождем бежали на вечернюю службу в церкви. Начали яростно бить колокола, и передо мной появился один из сотрудников кафе.

– Еще один стакан? – спросил он меня, приподнимая мой бокал.

– S`i, – ответила я, внутренне желая только того, чтобы он побыстрее ушел и дал мне спокойно послушать колокольный звон. Колокола исполняли знакомый мне гимн, от которого я ощущала прилив счастья. Несмотря на то что на улице серо и дождливо, я боялась того момента, когда звон начнет затихать, а испытываемые мной чувства исчезать. Я закрыла глаза и слушала колокольный звон, который спрашивал меня: «Что ты ищешь? Что ищешь ты?»

На третий день дождь закончился и погода стала снова солнечной, но я не пошла в клуб, а с книгой в руках вернулась в то кафе. Я дала себе слово, что, как только закончу биографию святой, начну искать работу. До отъезда из Флоренции мне осталось три недели. Всего три недели.

На этот раз я села не внутри кафе, а снаружи. Солнце сияло, и угол террасы кафе, где я сидела, стал местом, на котором останавливалось и ненадолго задерживалось много разных людей. Сперва я увидела, как молодая женщина на высоких блестящих каблуках оперлась о стену здания. Она запрокинула назад голову и стала смеяться над шуткой своего спутника. Потом на этом месте замер, зажмурив глаза, старый мужчина.

Я сидела на улице и боялась того, что мимо меня пройдет кто-нибудь из клуба. И действительно, ближе к вечеру я увидела, как из-за угла вышла Франческа в сопровождении своей дочери. Ее дочь, хотя на вид ей одиннадцать или двенадцать лет, ростом была почти с маму, но лицо у нее еще детское. Девочка несла привязанный к бамбуковой палочке воздушный шарик, на котором было изображение солнца. Девочка смотрела на шарик, Франческа просила ее поторопиться, и вот через секунду она заметила меня.

– Ханна! Come stai?

– Bene. – Я надеялась на то, что говорю будничным тоном. Ее дочка посмотрела сначала на меня, а потом на свой шарик, и тут я поняла, что это совсем не воздушный шарик, а фонарик с бумажным абажуром. Фонарик раскачивался из стороны в сторону в воздухе, и изображение, напечатанное краской цвета металлик на его округлости, отражало солнечный свет.

– Что-то ты исчезла, – сказала Франческа. – Ты где пропадала?

Я не могла доверять своему голосу, не хотела говорить и поэтому неопределенно пожала плечами. Потом сделала глоток воды.

– Ты знакома с Адрианой? – Франческа легонько ущипнула руку дочери, после чего девочка протянула ее мне для приветствия.

– Buonasera, – сказала девочка, смотря мне прямо в глаза. Она улыбнулась, но ее улыбка исчезла, как только послышался голос ее матери.

– Что читаешь?

Я показала ей обложу книги.

– А, святая Катерина? Занятно. Ты знаешь, что в Сиене есть ее голова?

– Знаю, я даже ее видела.

– Allora, мы идем на пьяцца делла Сантиссима Аннунциата[11], где будет проходить фестиваль бумажных фонарей Festa della Rificolona. Слышала о таком? Это фестиваль для детей. Я бы сказала, что для маленьких детей. – И потом добавила тихим голосом: – Но она хочет на него сходить.

Андриана снова на меня посмотрела.