– В этом деле он тоже специалист, – мысленно оценил я удар, – что палкой, что сапогом, не промахивается, – Надо бы и нашим перенять. И не затратное дело, – жердин в лесу не меряно, хоть каждый день по всем стучи. А уж доходчиво как. Представил я, как президент, думу государственную лупит. Сразу на душе легче стало. А сам в думах этих, по ступеньке к краю продвигаюсь. А то посох близко свистит , не зацепил бы в азарте, ненароком..
А ушибленный, боярин худородный, на колени хрясть, лбом о плиты хлоп. Звон по хоромине пошел. Опять хрясть – хлоп. Про лоб не знаю, но плита, от удара трещинку посредине дала.
4
–Не вели казнить, – орет, – завсегда успеешь. Вели слово молвить. И между словами – хлоп, хрясть, хлоп, хрясть.
Вот это дисциплина, – мысленно аплодирую царю, – аж, завидки берут.
– Договаривай,– милостиво разрешил тот.
–Она в отца своего такая, Настька-то,– поднял голову худородный боярин, – от Тишки – мастера. На всю округу, славен тот мастер. Да, что на округу, и за пределами, слава о нем идет.
– Ишь, ты, – удивился Иоанн, – а чем так прославился? Ты, на ноги-то, встань, чай не полке в бане расщепился.
По деревням ходит, надежа – царь, и деньги на починку изб собирает, – поднялся боярин, – Подойдет к избе топором по углу постучит, и говорит хозяевам, – худо дело-то ваше. Изба – то, на ладан дышит. Неси-ка брат деньгу малую, я тебя в очередь запишу. Править надо избу-то.
– Ага, ага,– задрожала бороденка царя, – ну и как? Поправляет, аль нет, песий сын.
– Да, не. Деревень много, очередь растет, внукам не дождаться. А Тишка, Тимохин сын, холоп мой, землицы у меня прикупил, работников нанял, терем каменный возвел. Топор свой, в золото и каменья оправил, и в красный угол повесил. С утра до вечера к нему в терем, очередь стоит, на починку изб записаться, все по денежке малой несут. А он им все, – Не скажу кода, времени в обрез, не знаю куда, в какую деревню, завтра пойду. Вас нуждающихся сколько? А я мастер такой умелый да знаменитый, на вас на всех один.
–Так, так, так,– затряс бороденкой Иоанн, – значит денежки сейчас, а кода, не знаю.
И меня от услышанного, сапогом шмыг, – Вставай, червяк чернильный, – приказывает.
Вскочил я на ноги. В рот ему смотрю, лысину под углом держу, рука с пером над свитком занесена.
– Пиши, царский указ, – грозно так говорит мне. И посохом подтверждает, по полу стуча,
– Тишку этого Тимохина, пса безродного, сей временем, ко мне, со всеми барышами своими, чадами и домочадцами, – дальше, собака пиши.
Это мне он. Обидно конечно, но время такое. Столбом застыл в ожидании.
– Учредить безотлагательно приказ ремонтный для укрепления изб в царстве нашем! Подушно по копеечке со всех в приказ собрать, пересчитать и в царскую казну передать. А головою в приказ, назначаю. Как тебя? – спросил он, худородного.
– Так, Медведки мы, Дмитрием звать, Как батюшку-то моего Анатолия, медведь напугал, так с тех пор и Медведки.
– Так родня ты, выходит, полюбовнице своей, засранки, – затряс бороденкой, веселясь, государь, – по медведям, как раз и родня.
Следом, как по команде, задергались от смеха бояре.
– Батюшка, на бегу, порты сдернуть успел,– увидев, что гнев, обошел его, добавил худородный.
Святочки-внучатки!– вслух рванулось из меня,– так вот откуда ноги – то у наших квитанций за капремонт растут. Плати туда, хрен знает куда, купи то, не увидишь что. Так вот оно откуда? Историк ушлый, видать в думу пролез, и вычитал в анналах. До него, эти избранники, что в думе, в анналы не заглядывали. В исторические, то точно. Сплошной плагиат кругом. Граждане бояре,– завыл я на всю хоромину,– иго на Руси триста лет терпели, Наполеону с Гитлером хребет сломали, а ремонт капитальный, ведь он, навечно. Он нас всех в дугу согнет. Не пущай те, его до нас, судари – господа, товарищи бояре! Там ведь потомки ваши, уже и так стонут, от ига жилищно – коммунального! Треть ведь народа пока его ждала, ремонта этого, мать его, капитального, на погост успели, отнести.
Боковым зрением вижу: летит ко мне государь – посох на замахе, стража за ним, алебарды как пропеллеры кружат.
–Ах ты, гнида безродная, на казну царскую, рот свой поганый раззявил!
И тут всплыло в мозгах у меня,– Донесли, может, что за капремонт не плачу? Похоже, есть все же связь между эпохами. Мысленная, во благо, толстых кошельков, но есть. А может, они и мысли, научились читать?
Страх обуял меня, задрожал я телом. Лбом три раза, как положено, тоже со звоном. Стараюсь, как никогда, трещины, как розы, на плитах распускаться начали.
– А царь персидский, а шах ичкерийский, а девки с мылом!– орет Иоанн. Хлоп, хрясть.
– На дыбу пса поднять! На дыбу, – ревут бояре, поддакивая.
5
Открываю глаза. Жена, рядом с диваном, полотенце на замахе. Ждать не стал, научили. Упал на колени, и на них к телевизору. Перекрестился на темный экран, троекратно. Лбом в пол постучал. Сначала глухо, три раза стукнул, потом еще два раза позвучнее. Подумал и еще три добавил, совсем звонко.
В глазах отсвет алебард, свист палки в ушах. Еще три раза лбом стукнул и запричитал,