Вот и я, Люба!

— Дорогая моя, извини мужа своего за своевольность, но не могу не сказать про нашего Степку. Вернее, про Степана Григорьевича. Благодаря сыну нашему в "глебовском ядре" появилась новая профессиональная ветка. Мы все очень гордимся нашим сыном Степаном и внуками Антоном и Аркадием, выбравшими нелёгкую, но очень важную для всех нас профессию — Родину защищать.

Слушая Григория Аркадьевича, мне стали понятны командирские нотки в голосе Степана, его воля и уверенность в том, что он говорит и делает, собранность и организаторские способности, умение четко выстраивать планы и брать на себя ответственность.

Уже ночью, прижавшись к Степушкиному боку и поглаживая его грудь, все же не сдерживаю свое любопытство и задаю ему вопрос, который меня мучил все время праздника.

— Степ, а чего ты устроил тайну из своей профессии? Я же тебя несколько раз пытала на этот счет, даже песенку про полковника пропела, — произношу без всякого шутейного подтекста.

— Любаша, ну чего напрасно славословия разводить. Да, я — военный. Это моя профессия. И это так же нормально, как быть шахтёром, трактористом, космонавтом, моряком, учителем. Ты вот девочка, филолог, а занимаешься племенным свиноводством. Разве это лёгкий труд для женщины? Я когда вспоминаю, как ты лопатой загоны от тонн навоза очищаешь, меня просто жуть берет.

Наш ночной разговор вспоминаю, потому что вчера Степан уведомил меня о том, что в 18 часов мы должны быть на торжественном мероприятии, посвященном Дню защитника Отечества.

— Степушка, может нет необходимости в моём присутствии на этом торжестве? — спрашиваю, надеясь на положительный ответ.

— В смысле, сладкая моя? Твоё присутствии на нем остро необходимо. Это нужно и важно прежде всего для меня. Не могу я пойти без тебя, — мягко, но категорично заявляет Степа.

— Если честно, я не очень уютно чувствую себя на всяких официозах. Даже на благотворительные сборища всегда отправляю кого-нибудь вместо себя. "Торговать" или "светить" лицом, как говаривал мой практически уже бывший муж, никогда мне не нравилось. Может все же один сходишь, а, Степушка? — произношу, просительно заглядывая мужчине в глаза.

— Любушка, не придумывай. Ты идёшь, и точка! Расценивай мои слова как приказ, который не обсуждается, — чётко и твердо произносит Степан.

Спустя пять минут Степа паркует машину около моего дома, открывает мне дверь, забирает сумки из багажника и несет их в квартиру. Уже в лифте ещё раз напоминает о мероприятии.

— Времени собрать себя, Любаша, у тебя масса. Анюта в курсе твоих сборов, она тебе поможет, инструкция у неё есть. К 17.15 ты должна быть готова. Я за тобой поднимусь в квартиру. Все приехали. Хандрить, красавица моя, запрещаю, — говорит Степа, видя моё кислое лицо.

Сдав меня из рук в руки Аньке-хитрованке, у которой со Степаном взаимное обожание, мужчина, чмокнув меня в нос, уходит.

— Рассказывай дочь моя об инструкции, которую тебе выдал Степан Григорьевич, — говорю дочери за чаем.

— Ничего особенного в ней нет, но она классная. Сейчас мы с тобой отправимся в спа-салон на процедуры, еще у нас обеих маникюр, педикюр, причёски. У тебя для мероприятия, а у меня пробная предсвадебная. Да, платье, ну то, красивое золотое, я уже приготовила. Да, и знаешь, думаю, рыжая шубка будет уместнее, хотя Григорьевич настаивает на голубой. Ой, мамулечка, как же я за тебя рада, — произносит Анютка, в глазах которой мерцают слёзки счастья. — Рада, что высшие силы сжалились над тобой и послали тебе за все твои труды и страдания этого хорошего человека. Папаша наш, фу-фу-фу, на фоне Степана, полное ничтожество. Тьфу, прямо стыдно мне и противно после этого позорища в суде.