Вот и лето прошло...

На это Лидочка отвечала, что вместо того, чтобы хранить талант, дирекция заваливает его ненужными бумажками, а местком не спит и мучается, почему у будущего академика мало общественных нагрузок.

— И вы со всем этим боретесь?

— Борюсь, — подтвердила отважная секретарша.

— Да вы просто Жанна д’Арк, которой голос свыше повелел спасти Францию. Премного благодарен, примите, и прочее! А в завершение нашей приятной беседы только одну сигареточку…

— Эдуард Степанович!

— Лидочка, только одну, так сказать, трубку мира между нами…

— Я звоню Степаниде Антоновне.

— Нет, только но это!

Да, только не это. Было, было все-таки на свете кое-что, вернее кое-кто, кого ученый крупного масштаба все же боялся. Спутница и соратница, дорогая супруга Степанида Антоновна, которую он ласково, по Гоголю, называл Панночка, и при одном упоминании ее имени трепетал от нежности и страха. Вместе прошли они славный жизненный путь, и она, как мудрый кормчий, не позволила ему ни разу свернуть с верно избранного пути. Степанида Антоновна была для него всё — надежная подруга, заботливая мать, добрая сестра, ученый секретарь, летописец мемуаров — и была готова, если понадобится, — тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не скоро! — стать достойной вдовой будущего академика.

Так что едва Лидочка произнесла магическое имя, Степандау спрятал сигареты в карман. А Лидочка протянула ему взамен пакетик леденцов. Он покорно взял один леденчик и тоскливо засосал его.

Тут и появился озабоченный Степанников.

— День добрый! Эдуард Степанович, можно урвать у вас минутку?

Лидочка была на страже:

— У Эдуарда Степановича отрывают столько минуток, что скоро его разорвут на части!

— Ну что вы, мы знаем крайнюю занятость Эдуарда Степановича, и я бы ни за что не побеспокоил его, если бы не совершенно неотложное дело.

— Конечно, конечно, — кивнул ученый, — я вас слушаю.

Степанников выразительно посмотрел на Лидочку, но та лишь еще более пулеметно затрещала машинкой, демонстративно не желая оставлять их наедине. Что поделаешь, пришлось Степанникову говорить при пей.

— Пришел срочный запрос министерства. А руководство наше, как вам известно, отсутствует. Вот мы посоветовались и решили, что лучше всего на запрос ответить вам, так как в министерстве вас знают, ценят…

— Если бы ценили, — вставила Лидочка, — давно бы перевели из нашей шараги!

Степандау пришлось строго осадить ее, сообщив, что «шараг», как она выражается, не существует. Существует только добросовестное и недобросовестное отношение к делу. Хорошо работая на любом месте, можно приносить пользу.

С искренним пафосом изложив нотацию, он поинтересовался у Степанникова, в чем суть министерского запроса. Степанников не решился изложить эту глубокомысленную суть, а просто вручил ему знакомую бумагу. Ученый прочел ее, затем прочел вторично и воскликнул:

— Абсурд! Нонсенс!

— А говорили, по делу, — язвительно заметила Лидочка.

— Не торопитесь с выводами, — солидно возразил Степанников. — Да, на первый взгляд, это может показаться несколько странным…

— А на второй — просто идиотизм! — не уступала Лидочка.

Степанников сдержался, продолжил так же солидно:

— А мне думается, все несколько сложнее. Не станет же министерство заниматься такими пустяками. Возможно, это некий код или, скажем, шифр…

— Да бросьте! Эдуард Степанович, я предупреждала: завалят вас бумажной чепухой!

— Погодите, Лидочка… Значит, вы полагаете, что запрос составлен, так сказать, в косвенной форме?

Степандау посмотрел на Степанникова со значением. Степанников ответил ему еще более значительным взглядом. И подтвердил:

— Именно в косвенной. Вот вы знаете, сколько будет дважды два?

— Степан Андреич!!! — вытаращился ученый.

— Нет-нет, вы не так поняли. — Степанников исправил оплошность, переведя вопрос в утверждение: — Я говорю: вот вы знаете, сколько будет дважды два. И я знаю, и в министерстве, пожалуй, знают… Так зачем же спрашивать?

— Действительно, зачем? — усмехнулась Лидочка.

— А затем, что нужно! — отрубил Степанников. — Нужно, и все! Вот мы и сделаем вид, будто мы ничего не понимаем, будто все идет своим ходом. Ответим: дважды два будет четыре. Четыре ведь, Эдуард Степанович?

— Разумеется, четыре!

— Вот и отлично. Вот у меня и ответик заготовлен. Вот вы здесь только подпись поставьте — и отправим.

Степанников протянул ученому бумагу. Тот с готовностью принял ее, заметив, однако, что как-то даже неловко подписывать такой бред, просто глупо себя чувствуешь. Степанников справедливо возразил, что глупо себя чувствовать должны те, кто задает глупые вопросы. Не про министерство будь сказано! Эта мысль пришлась Степандау по душе. Он решительно достал из кармана авторучку «паркер» — подарок зарубежного коллеги примерно такого же крупного масштаба, полученный им на недавнем среднематематическом симпозиуме в Калифорнии. И размашисто подписал бумагу.

Но его широко известный в узких научных кругах авторитетный автограф на бумаге не отразился.

— Видите, умная техника отказывается подписывать этот бред!