Вот я

— Такого не будет.

— Будет. Все родители надеются, что с ними такого не случится, но это происходит со всеми.

— Мы не позволим такому произойти с нами.

— В то же время мы это только подхлестываем.

Потом они были наверху. Джулия перебирала свои флаконы и бутылочки и уже не могла вспомнить, что ищет. Он поменял отделения для своих свитеров и для футболок — в этом году чуть раньше обычного. За окнами было уже темно, но Джулия опустила шторы от утреннего солнца. Он влез на кушетку, чтобы дотянуться до лампочки. И вот они у парных раковин, чистят зубы.

— Есть интересный дом на продажу, — сказал Джейкоб, — в Рок-Крик-парке.

— На Дейвенпорт?

— Что?

Она сплюнула и сказала:

— Дом на Дейвенпорт?

— Да.

— Видела его.

— Ездила смотреть?

— Нет, объявление.

— Довольно неплохой, да?

— Этот дом лучше, — сказала Джулия.

— Этот самый лучший.

— Это очень хороший дом.

Он сплюнул, затем принялся чистить язык, то и дело ополаскивая щетку.

— Я лягу на диване, — сказал он.

— Могу и я.

— Нет, я пойду. Мне надо привыкать спать в неудобных местах, закалиться.

Его шутка затронула что-то важное.

— Наш по-модному потертый диван не так уж плох, — отшутилась она.

— Может, правильно будет поставить будильник пораньше и вернуться в спальню, чтобы дети увидели нас утром вместе?

— Когда-то же они должны узнать. А может, и уже знают.

— После бар-мицвы. Давай не портить им хотя бы это. Даже если все просто притворяются.

— А мы что, правда больше не собираемся говорить о твоем отъезде в Израиль?

— А о чем тут еще можно говорить?

— Это безумие.

— Это уже было сказано.

— Это нечестно по отношению ко мне и к детям.

— Это тоже было сказано.

А что она не сказала, и что он хотел бы услышать, а услышав, даже мог бы передумать ехать, было: "Потому что я не хочу, чтобы ты уезжал". Но вместо этих слов она тогда сказала: "Ты мне не муж".

Диван оказался удивительно удобным — более удобным, чем органический матрас из водорослей и конского волоса за семьсот долларов, купленный по настоянию Джулии, — но Джейкоб не мог уснуть. И даже ворочаться не было сил. Он не понимал, что чувствует: не то вину, не то унижение, не то просто грусть, — и, как всегда, его одолевали эмоции, которые он не мог определить и которые превращались в гнев.

Он спустился на первый этаж и включил телевизор. Си-эн-эн, Эм-эс-эн-би-си, "Фокс ньюс", Эй-би-си — всюду новости с Ближнего Востока, все об одном. Не пора ли наконец признать, что он ищет свой сериал, который даже и не его? Если это не самолюбование, то самобичевание. А это тоже самолюбование.

Наконец, вот и он, ретрансляция по Ти-би-эс. Иной раз Джейкобу удавалось убедить себя, что, если вырезать брань и обнаженку, выйдет еще лучше, что эти моменты вставлены лишь затем, что свободу показывать наготу и ругань нужно использовать, раз уж она есть. Джейкоб подумал, много ли исполнительные продюсеры делают на продаже сериала другим каналам, и переключился.

Он проскочил какое-то кулинарное реалити-шоу, какой-то экстремальный спорт, какую-то гадкую серию "Гадкого меня". Все это были очередные перепевки чего-то другого, да и то, что перепевалось, тоже отродясь не было оригинальным. Джейкоб совершил полный оборот вокруг планеты телевидения, вернувшись туда, откуда вышел: на Си-эн-эн.

Вульф Блицер опять переключил зрителей с созерцания своей полуфантомной бороды — вроде не борода, но и не отсутствие бороды — на очередную новую оправу. Человек с телевидения, стоящий перед экраном телевизора и с помощью этого телевизора в телевизоре объясняющий ближневосточную геополитику. Джейкоб ушел в себя. Обычно в моменты таких ментальных странствий он примеривался, не помастурбировать ли и стоит ли ради тех крошек воздушного риса, что могли еще остаться на дне пакета, тащиться наверх. Но теперь из-за завтрашней бар-мицвы он стал вспоминать собственную, которая прошла почти тридцать лет назад. Из Торы он учил "Ки Тиса" — вот невезенье, самый длинный фрагмент в "Исходе" и один из самых длинных во всей Торе. Кое-что он помнил и теперь. "Ки Тиса" значит "когда берешь": отличительные слова фрагмента, рассказывающего о первой в истории евреев переписи населения. Джейкобу смутно помнились еще какие-то мелодии, но это могли быть и обычные музыкальные фразы, похожие на еврейский распев, за такие цепляются люди, изображая, что читают молитву, которую, к собственному стыду, никогда не знали.