Вот идет человек. Роман-автобиография

И вот однажды по городу поползли слухи, что наши на подходе, и все представление повторилось по новой: задымились предместья, загрохотала канонада — сначала вдалеке, потом все ближе, затрещали винтовки — и в одно прекрасное утро русские исчезли из города. Потом появился головной отряд австрийцев, а вслед за ним — и сама австрийская армия. Русский флаг сорвали с балкона ратуши и сожгли, девушки на улице целовались и танцевали с солдатами. Через пару дней стало заметно одно отличие: русские вешали евреев, считая их австрийскими шпионами, а австрийцы начали вешать русинов, которых они называли москвофилами и считали шпионами русских. Какая бы армия ни приходила, людей все равно вешали. Вскоре в городе появились плакаты, призывавшие всех военнообязанных явиться на комиссию. Я пошел туда и стал солдатом. Никого не интересовало, откуда ты взялся и где все это время пропадал. Они не задавали вопросов, потому что были просто-напросто рады получить свежее пушечное мясо. Нас направили в сборный лагерь. Здесь нас погрузили в знаменитые вагоны, куда помещалось сорок шесть человек или восемь лошадей, и повезли вглубь Австрии. Сначала мы приехали в Зальцкаммергут, потом в Штирию, в городок Миттерндорф. Мы вошли в город дождливым мартовским днем 1915 года. Неприветливая погода и неприветливые жители встречали нас — 24-й пехотный полк из Коломыи. В его составе были евреи и украинцы, которых все звали русинами. В Галиции не осталось ни одного села, где бы австрийская армия не повесила бы нескольких крестьян. Настроение в полку, особенно среди интеллигенции, было подавленным. Я успел подружиться с призывником по имени Бабюк, сыном бедных селян из-под Коломыи. Жители Штирии относились к нам более чем неприветливо. Однажды мы проходили через маленькую рыночную площадь, где стояла группа упитанных бюргеров, и один из них сказал: «Посмотрите только на эту банду оборванцев, сколько они уже у нас живут, а все не могут избавиться от вшей. От таких нам точно не будет никакой пользы». Бабюк сказал, обращаясь ко мне: «Слышишь, как они о нас говорят? А чтобы подыхать за них, для этого мы сгодимся». Такие были настроения в австрийской армии: чехи ненавидели австрийцев, австрийцы ненавидели чехов, украинцев, хорватов, словаков, поляков, евреев! Венгры ненавидели всех вместе взятых. Никакой дружбы народов не было и в помине. Неразбериха, хаос даже среди офицеров. Не было общего дела, общих идеалов. Уж лучше бы эта война и в самом деле обошла старого императора стороной.

Нам выдали обмундирование и начали муштровать. Нашим командиром был кадровый офицер, обер-лейтенант Штейниц. Узнав, что я актер, он вызвал меня к себе и беседовал со мной о театре, актерах и литературе. Штейниц был интересующимся, образованным человеком и тоже не ждал от этой войны ничего хорошего. Он сразу же приказал выдать мне новую форму и пригласил вечером в офицерский салон. После обильного ужина я развлекал публику декламациями. Некоторые офицеры пришли с женами. В салоне было очень уютно. Все они были добры ко мне, а Штейниц так просто души во мне не чаял. На следующее утро он вызвал меня к себе и приказал подать прошение о предоставлении мне, как деятелю искусства, права служить в армии добровольцем всего один год. Для этого я должен был сдать экзамен в Венской академии музыки и сценического искусства. Пока я дожидался ответа, он сделал меня инструктором. Меня повысили в звании: я стал ефрейтором, а потом капралом. После сдачи экзамена в Вене я стал «однолетним добровольцем». Почему добровольцем, не знаю, но жил я замечательно! Наше подразделение перевели в Венгрию, в Деванью и Сольнок. По приказу командира батальона некоторые из тех, кто, так же как и я, были призваны на год, должны были пройти курс офицерской подготовки. Нас объединили в особую группу, а Штейниц стал ее командиром. Тут я наслаждался всеми привилегиями высшего класса: жилье, еда, обращение — все было лучше, чем у простых солдат, которые после шести недель мучений под названием «муштра» сразу же отправлялись на фронт. Кто-то сопротивлялся и пускался на разные хитрости, лишь бы не попасть так быстро на войну. Особенно популярным был трюк с цыганками, жившими в пригородах. Там за одну крону можно было купить первосортный триппер и на четыре недели лечь в госпиталь в Ораде. За две кроны можно было получить мягкий шанкр, с которым в госпитале оставляли не меньше чем на шесть недель. А если раскошелиться еще больше, то можно было купить настоящий сифилис, и тогда «геройская смерть» откладывалась до лучших времен.