Вот идет человек. Роман-автобиография

Каких только проблем не бывает на свете! Кому-то, кто может, не поверят, а тот, кому бы поверили, и сам не может. Как бы то ни было, но теперь я был буквально одержим идеей побега. Ведь у меня была коричневая куртка, сшитая из одеяла, а еще тюль для накладных усов и грим, оставшиеся от театра. Я мог бы загримироваться под гражданского и выйти из лагеря. Но как далеко я уйду? Ведь мы на юге Италии.

Однажды на доске объявлений появилась информация о том, что нужны шестьсот человек для строительства дорог в Северной Италии. «Северная Италия… — думал я про себя. — Там же граница с Францией и Швейцарией». Мы со Слезаком тут же записались и покинули лагерь. Только бы поскорее уйти отсюда, уйти из этой беспросветной лагерной жизни на новое, неизведанное место с неизведанными возможностями! Со своей коричневой курткой и тюлем для накладных усов я не расставался, как и со своим планом бежать при первой же возможности. «Эта война, — думал я, — может продлиться еще много, очень много лет, я превращусь в старика. У человека должны быть планы. Что в этот раз может помешать мне его осуществить? В любом случае нужно попытаться, под лежачий камень вода не течет». У меня снова была надежда, наполнявшая сердце. В жизни снова появился смысл. И со всем этим багажом мы отправились на север строить дороги. Дороги всегда куда-нибудь да приводят. Куда? Поживем — увидим.

35

Мы, военнопленные — отбросы, балласт, самый никчемный груз войны, — ехали теперь из Южной Италии в Северную. Охраняли нас строго, наш поезд во время остановок отводили на боковые пути, но местные жители все равно как-то умудрялись к нам просочиться. Поначалу мы ехали вдоль побережья и видели издалека, как люди в купальных костюмах играют и купаются, видели пестрые тенты и пляжные кресла-корзины — все это еще существовало!

Это было в Пизе, в Пизе с ее падающей башней, которую хорошо видно с вокзала. Там перед заграждением тоже стояли люди, и мы говорили с ними — к тому времени мы уже выучили итальянский. Грузная женщина за сорок, чья-то мама с большими добрыми глазами, полными слез, жалела и оплакивала нас: «Niente scrivere alla famiglia, ах бедные, бедные prigioneri di guerra![25] Так долго вдали от дома! Так долго не видели матерей и невест, сестер и жен!» Рядом со мной стояла молодая женщина, чуть старше двадцати, в темной чистой одежде. Ее нежное лицо оливкового цвета словно светилось изнутри, черные волосы были гладко зачесаны назад и собраны в узел, а большие, удивленные серые глаза окаймляли такие длинные черные ресницы, что им позавидовала бы любая киноактриса. Тут же стоял мальчик, дитя улицы, босой и оборванный. Пленные то и дело посылали его что-нибудь купить. Он исчезал и возвращался, снова убегал и снова возвращался и приносил хлеб, сыр, салями, а то и оплетенную бутыль кьянти и получал за свои услуги пару сантимов. Он уже вспотел от волнения. Снова и снова он бежит со всех ног и возвращается обратно, а часовой смотрит на это сквозь пальцы. Я достаю последние две лиры: «Эй, мальчик, принеси мне тоже бутылку кьянти и сыра и хлеба на сдачу». И мальчик уносится прочь, но на этот раз задерживается, раздается гудок, охрана закрывает двери, и взгляд сероглазой красавицы с длинными ресницами теперь лучится теплом, «мама» плачет, всхлипывает и сморкается в фартук, поезд трогается. Девушка с гладко зачесанными волосами медленно поднимают изящную руку, машет и впервые, словно совершая нечто греховное, улыбается, так что становятся видны два ряда блестящих белых зубов. Поезд набирает скорость, и «мама» теперь плачет так безутешно, точно мы ее родные дети, с которыми ее разлучают. Красавица с длинными ресницами обольстительно смотрит нам вослед, а мальчишка с вином, сыром и хлебом так и не возвращается! Встреча с тремя поколениями — расчувствовавшейся мамой, соблазнительной красавицей и бессовестным уличным мальчишкой — произвела на нас глубокое впечатление. Было ли это происшествие типично итальянским? Разве не могло то же самое произойти у меня на родине? Разумеется, могло! Во всем мире — все одно и то же. Те, кому мальчишка принес их заказ, налили нам в утешение по глотку вина и дали по куску сыра, не переставая подшучивать над нами из-за нашей неудачи.