Вот идет человек. Роман-автобиография

Время от времени кто-нибудь из пленных сходил с ума и исчезал. Это случалось так: кто-нибудь вдруг пробегал голышом по лагерю, пританцовывая, крича и смеясь, его ловили, отводили в медпункт, а потом говорили, что его увезли во Флоренцию. Там, во Флоренции, был сборный пункт, куда свозили всех сошедших с ума пленных, которых потом обменивали при посредничестве Красного Креста и направляли в санаторий в Швейцарии. Я уже десять месяцев находился в лагере, и меня охватили страшное беспокойство и тоска. Восемь месяцев на фронте, десять месяцев в лагере — восемнадцать месяцев я не видел женщин! Мне снились эротические сны, мозг мой вскипал — а тут еще красавчик Доменега с его округлыми девичьими формами и кокетливым детским взглядом! Нет, нет и нет! Надо было что-то делать! Мой верный Слезак был по-прежнему рядом со мной. С тех пор как он увидел меня на сцене, он ужасно мною гордился. Он и в лагере оставался моим другом, с которым я мог поделиться любыми секретами. Однажды мы пошли с ним прогуляться, и я изложил ему свой свежеиспеченный план: как-нибудь посреди ночи я вдруг сойду с ума! Что бы ни случилось, только он один должен знать о том, что мое безумие не настоящее! Он единственный должен был знать правду. Я хочу лишь, чтобы меня отправили во Флоренцию, а оттуда с помощью Красного Креста — в Швейцарию. Оказавшись в Швейцарии, я спрыгну с поезда, признаюсь в своем обмане и — я свободный человек: могу снова играть в театре, заниматься своей профессией, встречаться с женщинами, вместо того, чтобы прозябать в этом лагере. Слезак сначала расстроился из-за того, что нам предстояло расстаться, но мой план был таким гениальным, а он был так горд тем, что я доверился только ему, что он обещал сохранить все в тайне. Я же первым делом перестал разговаривать с людьми. Доменега обиделся и больше ко мне не приходил. Если меня о чем-нибудь спрашива-ли, я смотрел в сторону и давал бессвязные ответы. Я перестал бриться, сидел в одиночестве на своей кровати и смотрел в одну точку. На меня стали обращать внимание. Люди смотрели недоверчиво. Пришел обеспокоенный Слезак и сообщил, что обо мне уже рассказывают странные вещи и спрашивают у него, что это на меня нашло. «Ладно, Слезак, ты ничего не знаешь. Все случится сегодня ночью. А теперь смотри не выдай меня и давай уже проваливай!»

Той же ночью в два часа, когда все спали глубоким сном, я начал истошно кричать. Я ломал свою кровать, швырялся всем, что попадало мне под руку, и срывал с себя рубашку, как Пауль Вегенер в роли Франца Моора. «Духи поднимаются из могил», — кричал я. Вокруг проснулись люди, они пытались меня успокоить, а я бросался с кулаками на каждого, кто ко мне подходил. Меня схватили — я сопротивлялся изо всех сил и получил пару пинков и затрещин. Наконец меня повалили на землю и связали. Я кричал и вдруг заплакал по-настоящему. Теперь я уже не знал, играю я или схожу с ума на самом деле. «Совсем свихнулся», — промелькнуло у меня в голове. «Ты же совсем свихнулся, — стучало у меня в мозгу, — нормальному человеку никогда не придет в голову такая бредовая мысль. Ты сошел с ума, парень», — говорил мне мой внутренний голос. Мне стало ужасно жалко самого себя, мои несчастья обрушились на меня всей своей тяжестью. Пришли санитары с носилками и отнесли меня в медпункт. Уже давно рассвело. Слезак стоял рядом со мной и тоже плакал. Ни я, ни он не знали, играю я или действительно сошел с ума. В любом случае я был нездоров. Пришел врач, почитал, кивая, отчет, сказал, что это уже восьмой случай в этом году, и попросил записать личные данные. Я дрожал от неподдельного волнения. Когда все было готово и документ для отправки меня в Салерно был подписан, вдруг спросил: «А кто он по гражданской специальности?» «Актер, в театре играет!» — гордо ответил Слезак. «Что? Актер? — прыснул вдруг врач и посмотрел мне в глаза, как один конокрад другому. — Amico Comediante![23] Вы не сошли с ума! Вы же все это выдумали! Развязать! Отпустить!» Я был так огорошен и растерян, что вышел из роли и стал умолять: «Нет, господин доктор, я сумасшедший, я свихнулся!» Тут уже все, кто был в комнате, смеялись вместе с врачом, а он, торжествуя, сказал: «Вот то-то и оно! Настоящий сумасшедший всегда говорит, что он нормальный! Гоните его!» — и он дал мне пинка под зад. Я снова оказался в лагерном дворе и так стыдился своего поражения, что и в самом деле впал в меланхолию. Однако на протяжении нескольких дней я оставался главной сенсацией лагеря. Ко мне приходили из других бараков поздравить с моим ночным выступлением. А ведь все прошло бы гладко, если бы меня не выдала моя актерская профессия. Но с другой стороны, не будь я актером, я бы даже и не пытался бежать. Итальянцы тоже смеялись и называли меня Grande Attore[24].