Вот как это было (Вне конкурса) (СИ)

Прошло несколько дней, и онколог перед выпиской сообщил маме о её состоянии. Разумеется, это было для неё большим ударом. Она была растеряна, но решительно настроена на дальнейшее лечение. Что будет с ней дальше, мы смутно представляли. Всё, что показывают по телевизору в кино – это полная ерунда, чушь. В жизни оказалось всё иначе: врач не сказал ни слова о том, сколько осталось жить человеку с таким диагнозом, лишь сухо и обыденно порекомендовал дальнейшее лечение, не рассказав о последствиях. Нужную информацию я вычитывала уже в интернете, выписывала важные моменты и рекомендации по питанию. По дому и по улице я ходила как зомби, в голове никак не укладывалась то, что я опять могу потерять любимого и самого родного человека. Это было очень страшно, невыносимо думать о смерти, но поток мыслей невозможно было остановить. И ночью и днём я думала о тщетности всего, что будет дальше, думала о том, что скоро будет всё по-другому.

После выписки мама записалась у химиотерапевта на сеансы терапии, встала в родном городе на учёт у своего врача, и по-своему переживала свое незавидное положение. Я не представляю даже, что могло твориться в её голове в тот момент: жаркая надежда на лучшее или полная обречённость?

Первый сеанс химии прошел спокойно, если можно так сказать. После она ночевала у меня, утром снова проверялась у врача и уезжала домой. Через день после процедур с химическими лекарствами её рвало. Она жаловалась на то, что у неё болит всё. Неделя кошмара неторопливо прошла, а липкая боль не проходила. С того момента она уже до конца не отпускала свою жертву.

В мае я планировала ехать к бабушке, маминой маме, у которой не была с двенадцати лет. Она жила в другой стране, и поездку отменять из-за болезни мамы я не стала, а решила лично сообщить её братьям, что с ней случилась беда, из которой вряд ли можно выкарабкаться. Мои дяди очень тяжело приняли это известие: один курил, а другой расспрашивал подробности. Оба сильно нервничали, да и я вместе с ними. Они любили сестру и помнили, как она их обоих нянчила и воспитывала, пока мама была на работе. Бабушке мы решили ничего не говорить. Я не знаю, правильно это было на тот момент или нет, но бабуля не знала о болезни своей дочери почти до самого конца. Она даже по телефону не успела поговорить с ней. А вернее, я попросила бабушку не звонить, потому что этот звонок не принес бы облегчения ни ей, ни маме. Мы виноваты в этом, но… что сделано, то сделано.

После второго сеанса «химии» общее состояние здоровья стало ухудшаться. Маму рвало всю ночь; днём она почти ничего не ела, а если и ела, то желудок тут же отзывался страшными спазмами и громким урчанием. Я помню, как она утром подошла к моей комнате и тихонько позвала меня. Я спросила:

- Что случилось?

И в ответ:

- Мне больно.

Кому было хуже на тот момент: мне, которая видит как плохо родному человеку, или ей, которая испытывает страшные физические муки?

На четвертый сеанс химиотерапии она уже не попала, так как анализы были весьма плохие и указывали на то, что печень стала отказывать. Мама стала с трудом ходить, плохо говорила, испытывая сухость во рту, всё время лежала и отказывалась есть. Я говорила ей о том, что нужны силы, чтобы выздороветь, что нужно питаться и бороться за себя, в конце концов. Она становилась раздражительной, из-за постоянных болей почти не спала, и всё время теряла силы. Таблетки совсем не действовали или не успевали действовать из-за постоянной рвоты, а сильные наркотические обезболивающие помогали мало. Её кожа стала желтой, белки глаз помутнели и стали выпадать волосы. Из восьмидесятикилограммовой пампушки она превратилась в тощую высохшую больную старуху.

В конце июня у мамы отказали ноги. Она уже не могла самостоятельно дойти до туалета, а силы её окончательно покидали. Как тяжело было видеть это, мучиться и терзаться тяжелой душевной болью и быть такой же беспомощной. Молилась я уже не о выздоровлении, а о скорейшей её смерти. Вынести то, что выносила эта мужественная женщина, казалось невозможным, но день за днём мы ждали уже только конца, наша надежда тихо угасала, и оставалась лишь покорность судьбе.

В середине июля мама согласилась лечь в больницу – это был решительный шаг с её стороны, она не собиралась сдаваться в лапы костлявой. Лечащий врач отвечал на все наши вопросы и говорил нам, что такие больные не осознают своего положения, они не знают о том, что могут умереть, они до самого конца верят в своё выздоровление. Это было бы чудом, если бы сила веры человека была столь мощной. Но в жизни так не бывает. Теперь я знаю. Чудесного выздоровления от смертельных болезней нет. Есть только боль и страх.