Вот какой Хармс! Взгляд современников

Так как в процессе следствия, кроме бесед и тех записей, которые делал следователь, в ту пору практиковалось предоставление возможности подследственному самому, зная круг вопросов, которые, так сказать, интересуют следствие, написать свои показания, Даниил Иванович сказал этому Сашке, что Сашка бестолков и что будет гораздо лучше, если Сашка даст вволю бумаги и предоставит ему возможность всё, что интересует следствие, изложить в письменной форме. И этого Сашка так испугался, представляя, какой получится документ, за который и он будет нести ответственность, что решил от Даниила Ивановича отказаться...

(Со смехом.) Видите, это воспоминания не мои, а следователя. Подождите писать всё... Из этого рассказа довольно примитивного человека я понял, какой был невероятно необычный человек Даниил Иванович. Понимаете, это был примитивнейший человек, но тем не менее человек, через руки которого прошли Тарле[62] (он, конечно, был младший следователь), весь круг ленинградской интеллигенции. Но рядовыми следователями, которые осуществляли непосредственно допросы, была вот эта пара.

В. Г. Какой это год?

В. В. Когда он был арестован? В 37-м?..

В. Г. Смотря какой раз.

В. В. Это было, по-моему, в 37-м. По тому делу, по которому он меня вызывал, — это, по-моему, 37-й год был. Да так вот, там надо вставить, что половичок он убрал. Он открыл дверь и вышвырнул его в коридор.

В. Г. А потом все-таки отказался от ведения этого дела?

В. В. Да. Как я понял, он догадался, что будет в дураках. Начальство не убедит его деятельность. Я вам рассказал это именно потому, что исключительные обстоятельства этого следствия, они говорят об исключительности личности Даниила Ивановича. Вы представляете, что сама эта обстановка не располагает ни к остроумию, ни к чему, — она все-таки достаточно выбивает человека из колеи. И эти следователи, конечно, вовсе не были такие простачки. И в частности, Сашка этот имел к 37-му году большой стаж. Потому что, скажем, как следователь он был и очень хитер, и, по-видимому, владел приемами следствия в полном совершенстве. Тем не менее он, сам же не будучи таким глупым, понял, что он абсолютно бессилен в данном случае. Хотя, конечно, как преступник Хармс был в высшей степени примитивное существо по сравнению с теми, какие могли бы быть.

В. Г. А вы видели Даниила Ивановича после этого следствия?

В. В.(подумав). Нет, нет. Нет, не видел.

Я думаю, что в те годы я едва ли кому-нибудь это рассказал. Так, из соображений осторожности, только. Вот. Он ведь — вам, вероятно, рассказывали? — он ведь в быту был страшно интересный человек. Необычность его обыденного поведения, — она была очень непохожа на поведение играющих в жизни людей. Самые какие-то непривычные для нас вещи — одежда ли, или детали одежды, — всё у него никогда не выглядело сочиненной экстравагантностью. И даже чудачеством. То есть потом, после встречи с ним, вы могли подумать, какой он чудак, а непосредственно в момент столкновения с Даниил Ивановичем, всё казалось абсолютно закономерным, нормальным, настолько это было, по-видимому, органично.

И вот такое впечатление всегда оставалось при беседе с ним. Хотя то, что он говорил, было очень необычно, но, так сказать, в его устах казалось совершенно таким последовательным и обязательным. Я не знаю, но думаю, что для людей, с которыми он часто встречался, ну, скажем, в сфере литературной, он обладал такой, мне представляется, огромной силой воздействия и влияния. Он ведь был очень спокойный человек, — какие-то мысли, которые он вам предлагал, и было совершенно очевидно, что они неожиданны и требуют определенного нажима для того, чтобы вы их восприняли, — он это делал, никак не акцентируя своей неповторимости. Для меня важно, Владимир Иосифович, не то, что вы записываете, а улавливается ли из этого изложения смысл?

В. Г. Безусловно.

В. В. Я думаю о разных других людях, нестандартного мышления. Ну хоть взять того же Стерлигова[63]. Типично для таких людей, мне представляется, — да я так вспоминаю очень больших художников, — Петрова-Водкина[64], Татлина[65], Филонова, — они всегда, по-разному, но акцентировали своеобразие той мысли, которую они вам предлагали. Причем, скажем, какие-то подобные люди ищут форму открыто эксцентрическую, что как будто бы по складу Даниил Ивановича было бы уместно для него. А тем не менее, скажем, очень остроумные и смешные вещи он рассказывал, если хотите, очень заунывно, без всякой подачи.