Вот моя деревня

Спорт стал платным. И это тоже разрушает ценность спорта. Я бы занимался боевыми искусствами с удовольствием, но это удовольствие очень дорогое. Я бы плавал в бассейне, но опять та же проблема. Я бы научился стрелять. Но где?

Популярные нынче спортивные виды, созданы для богатых. Они и с парашютов прыгают и с мостов, и на волнах катаются в теплых морях. А бедные ищут адреналин, бегая по канализации, наперегонки с крысами. И кто-то считает это ценностью. Но не я.

Подводя итоги, остается назвать ценностью только любовь. Но что такое любовь — я не знаю, мне 15 лет. И это великое, воспетое всеми поэтами мира чувство меня еще не посетило. Но рассказывают о нем много, и люди, которых я уважаю. Но как мне думается, многие путают это чувство с человеческими инстинктами. Но ведь и в инстинктах заключена огромная ценность. Ведь если б не было инстинктов — не рождались бы дети. Не бегала бы по нашей деревне голоштанная мелкота. И я бы не родился, и никогда б не написал этого сочинения, на странную тему, придуманную в тиши кабинета усталой тетей-чиновницей».

— Ма. Ну теперь я могу погулять? — Прокричал Саня, закрывая компьютер. — Написал.

— Ты хочешь сказать, покурить? — Съязвила Виктория, не отрываясь от нанизывания жемчуга. Это было ее последнее после пейчворка увлечение. Все лишние тряпочки, которые можно было разрезать на лоскутки, закончились. Но два одеяла — себе и Димке она все же успела сшить. Теперь на досуге, которого стало у нее предостаточно, снова руководствуясь книгой, она создавала украшения из пуговиц и натуральных камней.

Сын от ответа уклонился.

— Я пошел. — И добавил на всякий случай. — Ненадолго.

На веранде он извлек из старого резинового сапога пачку сигарет и зажигалку. Там же лежала жвачка, избавлявшая его от запаха. Но это потом, когда вернется. Саня направился к школке, по дороге делая дозвон Илюхе. Было уже довольно темно. Он не увидел мигающего света фонариков в темных окнах школки. Но у березы кто-то стоял. Саня направился туда. И за три шага решил светануть фонариком в лицо Илюхе, или кому другому, кто в одиноком ожидании покуривал здесь.

Он тут же отпрянул, дико закричал и помчался во весь опор домой.

Похороны

Любаню хоронили в воскресенье. Лежала она в гробу свеженькая, как девочка, даже будто улыбалась от радости, что рассталась с этим гадким, подлым миром. На ней был красивый шарфик, который подарила ей на Восьмое марта Надя. Очень Любаня его любила, в город когда ехала, обязательно повязывала. Сейчас он прикрыл черную стронгуляционную борозду на ее шее. Сам гробик был неказистый, дешевенький, грубые черные кружавчики прибиты к дереву мебельным степлером. Росточку Любаня была небольшого, и в гробу в ногах осталось еще место.

— Не по росту гроб. Не к добру это. — Сказала Надя, поправляя цветы на груди подруги. Цветы тоже были простецкие, как и вся жизнь Любани. — Кто гроб покупал?

Оказалось, зять, Мирон. Сволочь! Иуда!

Ирка почернела от горя, поняла, за мать придется ответить на судном дне. Ее грех.

— Мужей может быть много. А мать одна. Замены ей нет. — Не раз учила Надя Ирку, встревая в ссору между Любаней и ее дочерью. — Ты же беззащитной останешься без матери, дура! Мирон об тебя сейчас ноги вытирает. А если б матери не было?

Вот и не стало матери. Ирка ощущала полное опустошение.

Игорек крутился возле гроба, позволял жалеть себя, гладить по голове, а главное, пытался посадить к бабушке ее любимую серую кошку.

— Она бабушку любила, как я. — Повторял он. — Сиди, киса, с бабушкой. Она рада будет.

Поставили лавки по краям гроба. Сели на них, пришедшие проститься старухи и подруги Любани. Народу собралось много. Как-никак Любаня здесь прожила всю свою жизнь. И еще могла бы жить… лет двадцать. Сама всегда говорила, род у них долгожителей. Мужчины жались в прихожей. Женщины охали, ахали, жалели безобидную Любаню. И каждый знал, кто виновник, кто убийца.

Перед самым выносом появился Андрей, старший сын Любани, из Привольного. Он поцеловал мать, пригладил выпавшую из-под косынки прядь, попросил за все прощение, потом распрямился и сказал громко и отчетливо:

— А теперь, мамка, я порадую твою душу.

Он сделал один только шаг к стоящему за спиной сестры Мирону, сгреб его за воротник и с силой всадил в его грудь сверкнувший серебром нож.

Седьмой вид

Сельская учительница, Юлия Алексеевна, явно невзлюбила Димку. Уже в конце четверти, она пыталась поставить Вику перед фактом — надо перевести его на седьмой вид. А может, даже на восьмой.

Вика запротестовала. А ведь в начале учебного года она рассказала ей всю подноготную его, пытаясь вызвать сочувствие к ребенку. Димка, конечно, далеко не ангел, порой сам напрашивался на затрещину. Громкий, суетливый, визгливый, он многим не нравился. Еще была у него противная манера — обзываться, как бы этим вызывая на контакт. Контакт далеко не дружелюбный, но видимо, Димка, был рад и такому. Но ведь характер этого ребенка можно было объяснить, исходя из его биографии.

Однажды на уроке он заявил учительнице: «Ну, и обнаглела!»