"Чего вы, — думаю, — смеетесь?! Ну, проехался! И что?! Вы улыбаетесь?.. А с вами разве не случалось? Разве не о вас поется:
Ой, поля, вы, поля,
Мать родная — земля…
Сколько крови и слез
По вас ветер разнес…
А у меня еще до крови не дошло… Да и слез незаметно… Так только… побаливало.
Мерефа… Езерская… Бирки…
В вагоне я да еще дедок один, что все время с меня глаз не сводит. Вижу, что хочет заговорить.
Наконец, отважился.
— Как вы думаете, без веры жить можно?
Я размышлял о своей печенке, об английском ультиматуме, о том, повысят ли в июле ставки.
— Можно! — буркнул в ответ.
Дедок отодвинулся и запел:
"Возбранный воеводе победительная…". . . . . . . . .
Беспаловка!
Финиш, значит!..
А от Беспаловки — вы же знаете — и до Пасек уже недалеко. Как сойдете с поезда, так сразу налево вдоль колеи немножко, а потом вбок, наискось, по дороге на Гомёльшу…
Гомельшу знаете?
Нет?
Неужто не знаете?! Это по пути к Пасекам! Меж нивами зелеными дорога протянулась. Идете, а справа — нивы и слева тоже нивы…
Если не знаете дороги, идите за подводой, что везет ваши вещи.
Так и дойдете.
Вот уже Пасеки видны…
Вот и школа…
— Тпррр!..
Приехали…
1923
Перевод А. и З. Островских.
[1] _Куркулька_ — кулачка.
[2] _Незаможница_ — беднячка.
Вот оно — село!
Село! И сердце отдыхает…
Т. Шевченко.
Ох, и харрашо же на селе!
Вот тут тебе вишня под окном, а рядом осина, а под осиной жито, а за житом тыквы, а за тыквой картошка, а за картошкой нужник…
Все вкупе, все растет, все красуется, все шелестит, и все пахнет…
Ох, и хорошо же на селе!
Знаете ли вы, что такое село? Не из тезисов, не из статистических ведомостей уездных продкомиссаров, не из донесений сельсоветов и волисполкомов — не официальное село, а просто себе село. Село — и только. Как в медицине говорят: perse [1] село. Так вот, это perse село вы знаете?
Ох, и хорошая штука село!..
Нет тут ни долготы, ни широты, меридианы разные его не касаются. А так, вышел на горбочек, и все вокруг как на ладони. Прямо напротив школа. За школой "расправа", а вот так — живет Сторчиха, а наискосок — кума Ульяна, а посередине — площадь, а на площади свиньи.
Солнце восходит на селе с востока, а заходит на западе. Когда надо обедать, оно взберется так, что: "Ой-ой-ой! А солнце уже высоконько!" И представьте себе, какое это солнце на селе послушное: никогда оно не взберется раньше или позже, а только тогда, когда надо обедать.
Живут на селе люди, называют себя украинцами. По правде говоря, население смешанное. Кроме 800 человек украинцев, есть еще одна дивчина, которую тут зовут: "Да она "руська"!" Приехала недавно из Саратовской губернии. Национальной розни не замечается: спит с местными парубками, спит мощно, убежденно и еженощно, и до того спит, что на том конце говорят: "Да что они там все сдурели, этак целехонькую ночь гоготать?.."
Плодится население не через инкубаторы. Результаты хорошие: у Мотри — Ивасик, у Оксаны — Гапочка, у Одарки — Митрофан. Это за неделю.
Туго с харчами.
— Коли, даст бог, уродит, у нас это дело веселей пойдет, — говорил мне дядько Онисько. — С грушевой муки не очень-то запляшешь. Одним словом, тяжеленько.
Веры население православной. В церковь ходят. Хотя уже очень заметно влияние последних церковных событий. Да и местные причины иной раз переворачивают вверх тормашками устоявшиеся, вековые и крепкие, как дуб, церковные традиции.
Вот, к примеру, религиозная трагедия: местного батюшку с земляники вспучило. Хотя ветры и отходят, но править службу тяжело, да и небезопасно. Беда да и только!
Есть и атеисты.
— Что ж, мол. Ну, вспучило батюшку. Что ж такого. Пускай матушка служит. Не все одно? Неужто ж батюшка, прожив столько с матушкой, да не передал ей своей святости.
— Так-то оно так. Да…
А с другой стороны:
— Вы бы, матушка, посоветовали своему батюшке: подались бы они к автокефалистам: автокефалистов пока с земляники еще не пучило.
Бурлит приход…
Впрочем, есть там одна штука, что чуть не заставила меня при въезде в село рявкнуть:
"Вставай, проклятьем заклейменный!.."
Как бы вы думали, что это за штука?
Арка!
Как раз против самой школы. Украшенная сосновыми ветками, с вот такусеньким красным флажком наверху…
— До чего ж попервоначалу кони пужались, так и не доведи царица небесная! — говорит Митро Федорович.
— А теперь?!
— Разве ж не видите? Идет, нечистая сила, и хоть бы тебе что! Попривыкали!.. Это на Первое мая такую отчубучили!
На шестом году революции Пасеки арку увидели!
Все-таки увидели. И теперь, когда беседуешь с кем-нибудь из пасечан, так и скачет у него и в глазах и в усах:
— Ай да мы!
Да, уж хвастаться, так хвастаться!
Есть у нас еще и "трибунал".
Везде, положим, этот "трибунал" просто трибуной называется, а у нас он "трибунал".
Но это ничего: нам можно!
По правде говоря, кто-то с этого "трибунала" помост свистнул и выдернул одну ногу, но три остальные ноги с гордостью свидетельствуют, что Первого мая на пасечанской площади "революция шла"… [2].
— Вредные хлопцы! Ну нет на них никакой управы!.. Да и то сказать, дерево отменное: на подсошник или на люшню!.. Ну и не удержались!