Вот почему я врач. Медики рассказывают о самых незабываемых моментах своей работы

Влияние на жизнь пациентов – вот что делает медицину такой замечательной. И дело не в том, что я совершила нечто чудесное – такое, что не под силу никакому другому хирургу.

Марвину срочно потребовалась операция, потому что из него хлынула кровь. Я была там, и я могла все исправить. Его жизнь была спасена, а теперь живут и трое его детей.

Если бы вы были банкиром или бухгалтером и кто-то написал вам тридцать пять лет спустя, вы бы спросили себя: «Интересно, кто этот парень?» Но я никогда не забуду Марвина. Я до сих пор вижу, как стою рядом с ним в приемном покое. Мне нравится каждая минута работы хирурга, и я думаю, что нам, хирургам, повезло, ведь мы действительно воздействуем на пациентов. Если у них рак, мы его устраняем. Если они в состоянии кризиса, мы помогаем преодолеть его.

Люди часто любят своих семейных врачей. Строить долгосрочные отношения с хирургом сложнее. Мы появляемся в критической ситуации, а затем навсегда уходим из жизни пациента. Но за эти годы у меня было много пациентов, которые говорили мне: «Я никогда вас не забуду. Я молюсь за вас каждый вечер». А некоторые приходят ко мне в офис и крепко целуют или обнимают. Должна сказать, мне нравится быть хирургом.

16 Единственный вдох. Гил Факльер

Никто из нас не готов к тому, что может пострадать от внезапного разрушительного события, из-за которого жизненный путь меняется в одно мгновение – в прямом смысле. Мера этих перемен часто определяется в больнице. Гил Факльер работает анестезиологом в Медицинском центре Саннибрука в Торонто. Возможно, в вашей голове всплыл образ врача в хирургической маске, усыпляющего вас перед операцией. На самом деле анестезиолог отвечает за все, что поддерживает нормальную жизнедеятельность во время операции: дыхание, артериальное давление, правильную работу сердца, почек и головного мозга. Доктор Факльер также имеет специализацию реаниматолога – врача, который оказывает особую помощь тяжелобольным пациентам. Он припоминает случай, когда единственный короткий вдох стал поводом для праздника.

В начале 1980-х годов, когда я занимался реаниматологией, в травматологическое отделение нашей больницы однажды ночью доставили тяжелораненую юную девушку, совсем еще подростка. Ей выстрелили в шею во время ограбления. Что и говорить, настоящая трагедия. С ее приездом сразу же запустили травматологический протокол, что означало срочное обращение ко всем соответствующим специалистам: анестезиологу, нейрохирургу, ортопеду, общему хирургу и руководителю травматологической бригады. Как только состояние пациентки стабилизировалось, ее отправили прямо в реанимацию и установили гало-аппарат. Он предназначен для иммобилизации шеи, чтобы при движении не травмировать спинной мозг.

Чем выше травмирован спинной мозг, тем тяжелее последствия, поскольку нарушаются функции всего, что расположено ниже уровня повреждения. С1 – это самое начало позвоночника, а рана на шее девушки была на уровне С3 или С4[2]. Травма спинного мозга была тяжелой – девушка оказалась практически полностью парализована от шеи вниз. Полная квадриплегия[3].

Самой насущной проблемой стало дыхание. Девушку подключили к аппарату искусственной вентиляции легких, а это значит, что устройство дышало за нее. Задача состояла в том, чтобы снять ее с аппарата и заставить дышать самостоятельно. В шее, прямо там, куда она была ранена, берет начало один нерв. Он называется диафрагмальным нервом. Если он не работает, диафрагма не движется. А если диафрагма не движется, дышать невозможно.

Казалось, нам придется установить стимулятор диафрагмального нерва, чтобы снять пациентку с ИВЛ. По сути, это кардиостимулятор для диафрагмы. Мы имплантируем электроды, которые стимулируют нерв, чтобы заставить диафрагму работать. Но это сложно, потому что стимулятор соединял бы подвижные части. Когда двигаешь шеей, диафрагмальный нерв тоже движется. Таким образом, если можешь двигать шеей – а эта девушка могла бы, – происходит прерывистая потеря контакта между электродами и диафрагмальным нервом.