Говорят, работать врачом скорой помощи – это для адреналиновых наркоманов. За те два дня я насытился адреналином по горло.
Хотя такие события редки, я ни разу не заканчивал смену с мыслями о том, что чего-то не достиг. Видеть облегчение в глазах родных, когда спасаешь их любимого человека? Лучше и быть не может. Мне нравится то, что я делаю, и для меня большая честь – быть частью команды, которая спасает жизни. В прямом смысле спасает жизни! Вот о чем я буду думать, когда состарюсь и выйду на пенсию.
14
Честность как политика. Питер Розенбаум
Фото Нейтана Нэша
Эта история началась, когда я был интерном в Больнице королевы Виктории в Монреале. Привезли женщину лет сорока с небольшим, и я слышал, как она кричала в агонии. Было очевидно, что она переживала ужасную боль и горе, но я должен был собрать анамнез. Пока мы разговаривали, я узнал, что четыре месяца назад ей сделали радикальную мастэктомию. Теперь она снова лежала в больнице с мучительной болью в спине.
Вскоре мне доставили ее рентгеновские снимки. Я не был специалистом по радиологии, но даже неэксперт смог бы определить, что один из позвонков в поясничной области – нижней части позвоночника – не был виден. Обычно, когда смотришь на рентгеновский снимок, видишь тени различной интенсивности, но кости выглядят белыми. Я очень быстро разглядел, что одного позвонка не хватает, и стало ясно, что рак распространился. Она была очень больна.
Пациентка не могла видеть мою реакцию, когда я смотрел на рентгеновский снимок, но она была в отчаянии.
– Рак распространился, не так ли? – спросила она.
Я сказал:
– Да, это так.
И я сразу же увидел, как спадает напряжение, копившееся внутри нее. Ее горе чуть отступило – и все потому, что кто-то был честен с ней. Теперь мы могли немного поговорить. Я узнал, что она выжила в Освенциме. Она познакомилась с мужем в лагере или вскоре после освобождения и приехала с ним в Монреаль. Они открыли цветочный магазин и завели детей. Итак, после невероятной бездны, которую она пережила подростком в нацистском лагере смерти, жизнь наладилась.
Но потом рак нанес сокрушающий удар. Она уже перенесла операцию, но теперь болезнь вернулась, и прогноз был не очень хорошим. Я провел несколько дней, слушая ее рассказы о своей жизни. Наши отношения кардинально изменились в тот миг, когда она в отчаянии спросила: «Рак распространился, не так ли?» – и я ответил: «Да».
Этот случай помог мне понять, что быть честным с людьми – хорошая идея. Правда не уничтожит их. Совсем наоборот. Ранит именно непрозрачность ситуации.
Тогда я был так молод, что не знал, как ей солгать. Но за прошедшие годы я много размышлял над тем эпизодом и понял, что, помимо боли, причинявшей ужасные физические страдания, женщину терзал глубокий экзистенциальный кризис, с которым она не могла справиться, потому что никто не говорил ей, что происходит. Для меня это был драматический опыт в двух отношениях: и в том, что я услышал ее крики, доносившиеся из коридора, и в том, что мы с ней разделили момент прозрения. Весь тон нашего разговора сильно изменился. Она явно все еще была опечалена, но испытывала облегчение, оттого что кто-то был честен с ней, ведь столько людей до того не были честны. Этот опыт очень важен для меня. Он показал мне разницу между болезнью и человеком.
Для меня медицина – история об индивидуальностях. О личных проблемах. В противном случае ваш пациент – это просто еще один желчный пузырь или рак.