Вот почему я врач. Медики рассказывают о самых незабываемых моментах своей работы

Я кардиолог-электрофизиолог, специалист по сердечному ритму. Это моя работа – следить за тем, чтобы ваше сердце продолжало биться, причем биться правильно. Когда ваше сердце бьется слишком медленно, я ставлю кардиостимулятор, чтобы исправить это. Когда оно бьется слишком быстро, как при фибрилляции предсердий – самой распространенной в мире аритмии, которая вызывает инсульты, – я пытаюсь понять, в чем причина. Если у вас был сердечный приступ или остановка сердца, я имплантирую вам дефибриллятор в грудную клетку.

Врачи, занимающиеся ангиопластикой, – сантехники сердца. Они находят засоры и устраняют их. Кардиологи-электрофизиологи вроде меня – электрики сердца. Мы ищем искрящую проводку и избавляемся от нее.

Я могу рассказать вам много историй о пациентах, которых мои процедуры спасли от госпитализации. Я люблю помогать людям, правда люблю. Но примерно шесть раз в год я работаю в коронарном отделении интенсивной терапии в больнице. Там двенадцать коек для очень тяжелых пациентов.

Некоторые близки к смерти. Это и есть самое неприятное в профессии кардиолога.

Когда сердце пациента начинает отказывать, ситуация быстро становится критической, поэтому работа с такими пациентами вызывает стресс. Мы работаем там по неделе за раз, потому что это очень тяжело. Оставаться там дольше было бы слишком трудно, но я полагаю, что пребывание в отделении коронарной терапии напоминает: я занимаюсь тем, чем занимаюсь, по важной причине. Это неделя – урок смирения.

Не так давно, когда я в очередной раз работал в отделении, у одного из пациентов в дополнение к проблемам с сердцем появились проблемы с кишечником. Я вызвал гастроэнтеролога, чтобы помочь справиться с ними. Он появился около одиннадцати вечера, и его удивило то, что я не ушел домой, несмотря на поздний час. Я удивился его удивлению. Он спросил, почему я еще здесь, и я ответил: «Это моя работа. Это мой долг. Я должен быть здесь».

После того как он позаботился о пациенте, мы разговорились, и я понял, чем было вызвано его удивление: он думал, что я интервенционный кардиолог. Это ребята, которые приезжают в самый разгар острого инфаркта миокарда, ставят стенты и останавливают сердечные приступы. Это врачи, которых вы так часто видите по телевизору, люди, которые, как считается, спасают жизнь. Вот так, даже в медицинской среде бытует мнение, что некоторые роли более ценны, чем другие.

Наконец гастроэнтеролог ушел домой, а я просидел еще около часа. Есть несколько вещей, о которых нужно упомянуть в связи с этим пациентом. Ему было за пятьдесят, он иммигрировал в Канаду с двумя детьми – двадцати и тридцати лет. Из-за остановки сердца он пролежал бездыханным около получаса. Под этим я подразумеваю, что он прожил по меньшей мере тридцать минут без достаточного притока крови к мозгу. Когда у вас остановка сердца, из него вытекает мало крови, и способ, которым мы это компенсируем, – сердечно-легочная реанимация, сокращенно СЛР. Если вам качественно делают СЛР – надавливают на грудь должным образом – приток крови к вашему мозгу может быть достаточным. К сожалению, в данном случае к СЛР приступили не сразу, а когда в конце концов ее все же начали проводить, было неясно, насколько помощь качественная. Если мозг испытывает кислородное голодание некоторое время, он, как и сердце, перестает работать. А полчаса – это очень долго.

К тому же это был второй инфаркт. Пациента успешно пролечили в другой больнице и выписали всего двумя неделями ранее, так что можете себе представить смятение его родных, когда приступ случился снова. Они не могли до конца понять, что произошло. По мере того как шли часы, а пациенту становилось все хуже и хуже, его дочь, казалось, утрачивала надежду.

Я пробыл в больнице весь день, но примерно с шести вечера до двух часов пополуночи занимался только этим пациентом. Я отправился домой, чтобы немного поспать, и вернулся в семь утра. За все время, что я провел с ним, не произошло ничего экстраординарного. Не было срочной операции. Не ставили новый стент. Но работа, которую я там выполнял, работа, которая отняла много времени, – это то, ради чего я стал врачом. Я должен был присмотреть за человеком. Я должен был убедиться, что все осложнения, которые у него развились, устранены наилучшим образом и что он получил наилучшее лечение. И этот человек выжил.

У меня еще оставался долг перед его детьми. Я должен был объяснить, что происходит, подготовить их к худшему, убедиться, что они точно знают, почему отец в плохом состоянии, каковы будут следующие шаги и чего ожидать. Я всегда так работаю с семьями. Я сажусь рядом и говорю: «У вас есть время, чтобы собрать семью из Ванкувера и сделать то-то и то-то». И не имеет значения, является ли пациент пятидесятишестилетним мужчиной из семьи иммигрантов или девяностосемилетней женщиной с семидесятилетними детьми.