Вот пришел великан… Это мы, Господи!..

Если б нам не встретился тогда Дибров, я бы не сказал Ирене, что произошло со мной за столом, когда она смотрела на свой кипящий бокал и ждала от меня утешения и защиты: она показалась мне в ту минуту мизерной, злой и… старой. Помимо Волобуя, за которого непостижимо по каким законам вступилось всё мое существо без спроса у меня, я с отвращением подумал почему-то об украденном ею блине, и снова, как в тот раз осенью, не смог постичь, как он уместился на ее голове! Мы вышли из кафе порознь, потому что я решил забрать с собой шоколад и обе непочатые бутылки шампанского. Ирена успела одеться и спускалась по лестнице, – кафе было на втором этаже. Я подал гардеробщику номерок и юбилейный рубль, и он помог мне надеть куртку. Между прочим, в виде «чаевых» металлический рубль, оказывается, вручать свободней и проще, чем бумажный, и принимать его тоже, наверно, удобней, – во всяком случае, мы с гардеробщиком простились с обоюдным удовольствием друг от друга. Диброва я заметил с площадки, когда повернул на нижний марш лестницы, – он поднимался в кафе, и с ним был высокий смуглый мужчина в узорных иркутских мокасинах и оленьей дохе. Они только что разминулись с Иреной, и я видел, как Дибров поклонился ей энергично и вежливо. У меня мелькнула мысль побежать назад и зайти в туалет, но наверху был гардеробщик, с которым я так представительно расстался. Когда мы сошлись, Дибров вскользь и рассеянно взглянул на меня и отвернулся, но я всё же успел поклониться ему энергично и вежливо. Он не ответил и прошел мимо. Он вообще, как мне показалось, не узнал меня в моем не виданном им берете с помпоном, с бутылками шампанского, которое я нес на сгибах локтей, под грудью, как держат котят, кто их любит.

Ирена стояла внизу и насмешливо смотрела, как я спускался по лестнице.

– Всё равно что в бездарной книжке для завязки конфликта, – сказала она о встрече с Дибровым. – Ты с ним поздоровался?

Она не проявила ни смущения, ни растерянности, но на всякий случай я заверил ее, что он меня не узнал.

– Потому что ты так картинно держишь бутылки?

Я не видел причин для оптимизма и сказал ей об этом.

– Ничего нам не будет. Надо только объяснить ему, по какому случаю мы оказались тут в рабочее время. Занеси ему завтра журнал, он уже появился в киосках. А об остальном Дибров знает, – сказала Ирена.

– О чем он знает? – спросил я.

– Ну о нас, господи!

Я ничего не понял. Бутылки оттягивали руки, и стоять у лестницы было неудобно и небезопасно: Дибров мог не задержаться долго в кафе. Мы прошли через вестибюль в зал ожидания, где почти никого не было, и сели там в углу на деревянный диван с высокой сплошной спинкой. В окно нам был виден аэродром.

– Понимаешь, я не хотела говорить тебе… Нас тогда застал Певнев – и доложил Диброву, – сказала Ирена.

– О том, что мы целовались?

– Да. Мне проболталась Вера.

– А ей кто сообщил?

– Тоже Певнев. Он ее заместитель по месткому.

– Зачем ему понадобилось доносить Диброву? – спросил я.

– Певнев… холостой, – сквозь зубы проговорила Ирена.

– Так что же из того?

– Он всю жизнь холостой. Ему нельзя иначе… Ну что ты так на меня смотришь?

– И поэтому ему не по силам видеть тех, кто целуется? Опарыш из общественной уборной! – сказал я.

Ирена подозрительно поинтересовалась, что́ это такое, – и я пристойно объяснил.

– Фу, какая гадость! – брезгливо сказала она. – А знаешь, как Вера произносит теперь твою фамилию? Ержун.

– Понятно, – сказал я. – Но почему ты решила, что Дибров станет нам покровительствовать?

– Дело не в покровительстве. Таким эгоцентричным людям, как Дибров, приятно сознавать, что поддержка избранных уравновешивает презрение множества, понимаешь?… Хочешь знать, что он мне очень нравился? До тебя.

– Ты шалава! – задето сказал я.

– А ты Ержун!.. Может, объяснишь, что с тобой случилось в кафе? Всё продолжаешь ревновать?

Я не смог ей солгать – и только утаил, что подумал о блине: как он уместился на макушке ее головы.

– Глупый, – пораженно сказала Ирена, – ты всё воображаешь, что я оттуда, с неба, – показала она на потолок, – а я – земная. И живая… И люблю тебя – вполне по-бабски. Но я не уйду оттуда сама. Мне это не по силам… Поэтому временами я начинаю придумывать и хотеть для своего освобождения от него такое, что у тебя волосы встанут дыбом, если рассказать! А ты, конечно, лучше меня… Ты ж не только из-за мужской солидарности вступился за него, ты просто благородный и добрый…

– Чёрта лысого! – сказал я с беспощадностью к себе. – Я хуже тебя в тысячу раз! Одно время я легко мог стать преступником…

– Не болтай, – беспокойно перебила Ирена. – Как это могло быть? Что ты хотел с ним сделать?

– Да не с Волобуем. Я тогда еще не знал тебя и жил в лесу, когда писал повесть, – сказал я.

– Ну?

– Я каждое утро мечтал, что вот вылезу сейчас из палатки, оглянусь, а он висит вниз головой.

– Кто?

– Шпион иностранной разведки. Парашютист. Мертвый… Стропы парашюта зацепились за верхушку сосны, – а он напоролся грудью на сук…

– И это так и было?!