Вот пришел великан… Это мы, Господи!..

– Да нет! Но всё равно ведь я ждал его, гада, чтобы обобрать, понимаешь? Их снабжают кучей денег. Ну вот. Обобрать и оставить висеть и никому не сообщать, представляешь?

– Конечно, не сообщай! – преобразилась в школьницу Ирена. – И мне тоже хочется обирать с тобой! Я буду подсаживать тебя, когда ты полезешь на сосну. А он… не разложился?

Я сказал, что предусмотрел и это.

– И как же?

– Не дышу, не смотрю и работаю на ощупь. Хуже всего то, что в его комбинезоне восемь карманов на застежках «молния», а у меня одна рука.

– А где вторая?

– Мне же надо держаться за сосну.

– А почему ты не обрежешь стропы, чтобы он упал? На земле ведь быстрей и легче работать!

– Тогда будут все улики, что он обобран, – возразил я.

– Да, это верно… Ну давай дальше. Как только ты ограбил его, мы сразу же уехали, да?

– Немедленно, но предварительно я обмотал колёса у «Росинанта» материей от палатки.

– А с какой стати нам жалеть ее? Купим новую… Ну давай дальше!

– Шалопутная ты, – сказал я, – человек кается тебе в своей нравственной неполноценности, а ты чему-то радуешься!

– Я тебя по-дикому люблю, – с болью сказала Ирена. – Поцелуй меня, тут никто не увидит…

После этого мы посидели немного, молча и тесно. В окно нам были видны белые тихие самолеты и отвратительные на фоне снежного поля красные бензозаправщики.

– Покайся мне еще в чем-нибудь морально неполноценном, – попросила Ирена.

Я покаялся, с каким затаенным мелочным тщеславием переживаю свое авторство, и как всю эту зиму, особенно в январе, самым пошлейшим образом, стыдно и недостойно обшаривал глазами полы в продовольственных магазинах, когда заходил туда за кефиром и халой. Всё, думалось, вот-вот увижу потерянный кем-нибудь трояк, а то и десятку.

– Это у тебя осталось от детства, – утешающе сказала Ирена. – Я сама до сих пор ищу эти проклятые трояки, хотя сроду ничего не находила… Может, тебе сегодня и варежки с пятеркой померещились поэтому?

– Нет, я тогда уже ощущал в кармане тысячу шестьсот сорок восемь эр, – сказал я. – Ты бы не смогла взять у меня немного?

– Зачем они мне?

– Мало ли! Плащ себе купишь, – подсказал я.

– А дома что скажу? Где взяла деньги?

– Выиграла, мол, по лотерейному билету. Или нашла в магазине.

– Не болтай.

– Вот видишь! – сказал я.

– Ты бы лучше приобрел себе диван… Эта твоя несчастная раскладушка… – отчаянно проговорила Ирена. Я поцеловал ее, и мы опять посидели молча и спаянно. Потом я купил в аэропортовском книжном киоске три номера журнала со своими «Альбатросами» и несколько газет, – в них мы завернули бутылки: Ирена согласилась передать их от меня вместе с журналом Владимиру Юрьевичу, так внушительно объяснившему в свое время Вереванне, чем пахнет очищенная от коры ореховая палка и третья бутылка шампанского…

В город мы вернулись на автобусе. По мнению Ирены, я мог не являться в издательство, так как до конца рабочего дня осталось полтора часа.

К Диброву я не пошел. Другое дело, если бы он вызвал меня для объяснения сам. А так… Он ведь тоже в рабочее время направлялся в кафе! Зачем же нам было смущать друг друга? Недаром же он «не узнал» меня?

То, что директор издательства мог появиться в аэропорту по уважительному делу – провожал или встречал, скажем, кого-то, – я не хотел предполагать. Мне было удобней думать, что он очутился там по сугубо личному поводу, как и я сам.