Вот пуля пролетела (СИ)

— А вот! — и я вручил специальный набор: два фунта кофейных зерен наилучшего сорта, кофейную мельничку английской работы, и книжечку «Дюжина способов приготовления кофию» в сафьяновом переплете, отпечатанную в обновленной типографии. Кофий оживляет ум и снижает аппетит. Доказано наукой.

На непродолжительное время я остался один, лишь Байс, усевшись рядом, видом своим изображал ностальгию по фазенде. Ну да, там простора больше, и солнце ярче, и вообще… Но тебе и здесь неплохо живется, рыжий плут.

Мустафа принес вечернюю почту. От Пушкина — ничего. Но я получил приглашение от Александра Христофоровича Бенкендорфа, мол, он будет рад принять меня сегодня вечером, или в любое иное удобное для меня время.

Иное удобное? Я бы, пожалуй, предпочел встретиться лет через сто. В моем кабинете на Лубянке. Нет, я был бы вежлив, предложил бы чаю, папиросу «Девиз», и сам бы поднес спичку, но спросил бы твёрдо: почему император оплатил долги Пушкина? Товарищ Сталин очень хочет знать!

Но не узнает товарищ Сталин страшную тайну. Бенкендорф здесь и сейчас, а Сталин потом. Еще и неизвестно, будет ли на этой ветви баньяна Сталин.

А Шеф, что Шеф? Шеф сам додумается. Ему факты требуются! Как он сам любит говорить, «подайте мне стог сена, а иголку уж я и сам как-нибудь отыщу».

И потому через полчаса я сидел в коляске, а Селифан, одетый в макинтош серого цвета, предмет зависти столичных кучеров, правил троицей с видом Гаруна-аль-Рашида, решившего прибыть в Санкт-Петербург инкогнито.

По сентябрьскому времени уже вечерело, и фонарщики по своим маленьким лесенкам карабкались ввысь, чтобы дать городу свет. Жуки-светлячки за работой. Дождь еще не решил, будет он, или нет, и вечерние гуляки пользовались минутой, чтобы подышать столичным воздухом.

Ехать было недалеко, на Малую Морскую, и сумерки не успели перейти в ночь, когда человек Александра Христофоровича впустил меня в прихожую, пахнущую воском и — немножко — сандалом.

— Давненько мы с вами не виделись, господин барон, — сказал Бенкендорф.

— Давненько, — согласился я.

— Подумать только, мы, молодые, тогда и помыслить не могли, кем станем тридцать… тридцать четыре года спустя.

— Положим, вы, Александр Христофорович, уже тогда предвидели, что судьба готовит вам поприще самое ответственное.

— Ну да, предвидел, — ответил Бенкендорф не без самодовольства. — Вернее, уповал на то.

Тогда, в восемьсот втором, судьба свела нас в экспедиции к таинственному Навь-Городу, якобы прятавшемуся где-то в Сибири. Возглавлял экспедицию барон Спренгпортен, человек дельный, но уже в возрасте. На берегу Иртыша он разделил нас: Бенкендорф отправился в Якутск, я — в Нерчинск, а сам Спренгпортен — в Кяхту. Навь-Города мы не нашли, да и мудрено было найти, Сибирь большая, а нас мало.

А потом мы не встречались. В войне двенадцатого года воевали рядом, но не встречались.

— Так какой же интерес вызвал скромный ротмистр в отставке Магель у всемогущего генерала Бенкендорфа? — спросил я.

— Не прибедняйтесь, не такой уж скромный получился ротмистр. Коньяк, вино, сигару?

— Полагаюсь на ваш вкус, граф.

Бенкендорф выбрал шотландский виски. Не иначе, Воронцов приучил.

— Во-первых, господин барон, я должен объявить, что Государь доволен вашей деятельностью во время пребывания за пределами Отечества и объявляет вам высочайшее благорасположение. Сидите, сидите, — ответил он на мой порыв вскочить. — Он предлагает вам вернуться на официальную службу, если, конечно, на то будет ваше желание.

Я помолчал, показывая, что ценю постигшее меня счастья, а потом ответил:

— Прошу передать Государю мою искреннюю признательность за высокую оценку моих стараний. Но я полагаю, что на своем месте смогу принести больше пользы Отечеству, действуя как частное лицо.

— Вы думаете?

— Уверен. Ротмистров в Отечестве и без меня много.

— И потому вы скупаете журналы?

— Всего-то два, ваше превосх… ваше высокопревосходительство.

— Без чинов, без чинов, господин барон. Нам, гревшимся у одного костра, в частной беседе можно быть и проще.

— Извольте, господин граф.

— И мы ведь были на ты? Молодость не вернуть, но можно вернуть отношения.

— Быть по сему!

И мы вновь наполнили стаканы тяжелого немецкого хрусталя скотским пойлом — так мы называли виски, будучи поручиками.

— Так зачем тебе журналы, да еще — два?

— Скажу так: чтобы заработать денег.

— И только?

— А для исправного заработка следует устранить известный крен отечественной журналистики. Журналы должны двигаться в согласии с видами правительства, а не поперек. Ну кто же ставит корабль поперек течения? Далеко не уплывешь. Другое дело — плыть по течению, по матушке по Волге, да еще под парусом.

— Интересная мысль. Ну, плывешь, а дальше?

— А дальше Волга впадает в Каспийское море. Богатейшее море! Что еще нужно промышленнику?

— Так ты промышленник?

— Да, промышленник. Плантатор. Говоря шире — капиталист. И знаю, что благоустроенное, прочное государство есть первейшее условие для применения капитала.

— Вот как? Значит, государство для капитала?

— И наоборот, граф, и наоборот: не нужно золото ему, когда простой продукт имеет.