Вот роза... [СИ]

И тяжело коротко дыша, медленно подошла к воротам, за которыми сразу же проснулся и загремел цепью страж секрета, лохматый Беляш.

Отдышавшись, Лора присела, высматривая пса через провисшие проволоки. За спиной голосили лягушки, умолкали, казалось, лопнув от крика, и начинали снова, наверное, новые.

— Беляш, — сказала шепотом, — Беляш, это я, я была уже тут. Ты меня помнишь? На, у меня тут…

Откопала в сумочке разломанное Наденькино печенье, и кинула в сторону лохматой тени. Беляш зачавкал, радостно повизгивая и молотя хвостом.

— А где твой дядя Серега?

Она встала, колеблясь, кричать ли, и что нужно крикнуть. А вдруг его нет? Или кто-то другой там, в сторожке, похожей на большую собачью будку…

И рассудив, что незачем кричать, потому что Беляш ее признал и не тронет, откинула петлю и протащила по сухой траве створку калитки. Вошла, облизывая пересохшие губы.

«Я скажу, добрый вечер, помните, вы говорили… что можно. Вот я и…»

Она осторожно заглянула в приоткрытые двери сторожки. Постояла, морщась от крепкого перегара, который плотной стеной качался внутри душной комнатки. Лунный свет падал на узкий топчан, отрезая от темноты плечи и запрокинутое лицо с черным открытым ртом. Позади лайнул Беляш, требуя еще вкусного. Лора сжалась — черный рот закрылся, плечи дернулись, но спящий не проснулся, только тяжко повернулся набок, свешивая худую руку, кисть которой съела темнота. И захрапел, так что лягушек стало не слыхать.

На столе, будто тыкая себя в глаза, ярко блестело стекло водочной бутылки, и рядом полосы света по граням стакана.

— Угу, — сказала Лора, уже вслух, не боясь, что услышит, — ладно. Беляш, на, больше нету.

Кинула стражу еще кусочек печенья и вошла в распахнутые двери цеха-сарая, поводя руками по вдруг окутавшему ее плотному запаху роз.

В почти полной темноте казалось, что запах встал выше ее головы и становится все плотнее, будто в нем можно утонуть. Стукая сердцем, Лора сделала шаг, другой, боясь отойти от стены. Споткнулась, подворачивая ногу, замерла, пережидая звон каких-то железок. И закусывая губу, повела рукой по стене, шаря по доскам и холодной твердой змейке провода. Тут должен быть свет. Он же сказал — приходи, посмотришь. Может, вернуться за фонарем? К нему, где пахнет водкой и куревом.

Но аромат был так победителен и уверен в себе, что Лора успокоилась и перестала волноваться. Уже пришла, решила она, я уже тут. И никто не торопит, вся ночь теперь моя.

Будто в ответ на спокойные мысли пальцы нащупали кругляш с рычажком. И она, закрывая глаза в темноте, надавила, услышав уверенный щелчок и ощутив веками касание света.

А потом опустила руку. Медленно подошла к центру пустого пространства, укрытого от неба, полей и людей щелястыми досками стен. Хорошо, что я не пошла в темноте, мелькнула мысль и пропала, неважная сейчас.

Ниже ее ног, обутых в старые кеды, в глубокой выемке, куда вела лесенка, лежало море цветов. Над ними светила неяркая лампочка в проволочной оплетке, и света хватало как раз, чтоб видеть цветы, а стенки контейнера, который занимал весь пол, прятала темнота.

Цветы были тихими и одинаковыми, розовыми, как розы, пушистыми, как розовые цыплята, круглыми, как теплые солнышки, и их было — больше, чем на небе звезд, потому что звезды никогда не светят так густо и плотно друг к другу.

Лора, задыхаясь, взялась руками за поручень и нагнулась, утонув глазами в плотной россыпи лепестков.

Тут лежат те розы, которые я сегодня держала в руках, подумала она, а глаза болели от того, что она без перерыва водила, от цветка к цветку, и снова и снова…

Шла вокруг, держась рукой и медленно ступая по шаткому настилу, и шея болела от того, что голова была наклонена, но Лора не замечала боли. А потом поручень кончился. Она выпрямилась, улыбаясь, будто проснулась, только что. Из этого помещения шла дверь в другое, и оттуда такой же плотной стеной исходил запах цветов.

Лора уверенно, как хозяйка, шагнула внутрь, нащупала на стене выключатель, щелкнула, уже зная, что увидит там. И засмеялась, чувствуя себя королевой, обходящей владения.

Тут тоже жили розы. Спали в своей строгой железной постели, и побеждали ее, раскинувшись высокими сугробами и ворохами. Пахли нежно и сильно, вознося аромат к подвешенной над ними лампе.

Тут было прекрасно. От мира, с будкой-сторожкой, полной храпа и водки, с разборками пацанов насчет девочек и наоборот, с приказами учителей и волнениями про юбки и босоножки, ее отделяла комната полная роз, чтоб ей было совершенно — в тайной комнате, еще более полной роз.

Совершенно…

Через время Лора вдруг поняла, чего не хватает ей. И может быть, розам.

Оглянулась на полуоткрытую дверь, всего мгновение колеблясь, но ведь завтра уже домой, и может быть, никогда уже так, вот вообще — никогда.

И разулась. Переступая босыми ногами, сняла юбку, развязала тугой поясок майки. Подумала, и сверху на голубой шелк упали трусики и лифчик нулевого размера с перешитыми вручную пуговками застежки.