Вот так уходит день от нас, уходит безвозвратно

Андерс как будто вовсе не обратил на встречу с Хультгреном никакого внимания. Он идет себе и держит ее за руку. От их дыхания поднимается пар, словно табачный дым.

Анне интересно, о чем Андерс сейчас думает. Вот ровно сейчас.

— О чем ты сейчас думаешь?

— О том, что мы идем по улице, — отвечает он.

Надо же, думает Анна. А ведь и правда.

Когда они заходят в дом, Анна не начинает извиняться за беспорядок. В любом другом случае она бы стала это делать, совершенно автоматически. Но не сейчас. Сегодня она поступает так, как обычно не поступает.

Анна берет Андерса за руку и ведет его по дому.

Вот подвал. Мы собирались сделать здесь сауну, но все руки не доходили. А вот наша гостиная. Да, мне тоже нравятся эти подсвечники. Вот терраса. Летом здесь очень красиво. Окна выходят на запад, и где-то до половины восьмого в доме всегда солнечно.

В какой-то момент Андерс спрашивает, зачем она все это ему показывает. Анна отвечает, что не знает.

Наверное, ей хочется, чтобы он узнал, какая она на самом деле, и для этого ей нужно показать ему, что у нее есть.

Она — то, что она нажила.

Ей столько всего хочется рассказать ему, но, когда она пытается начать говорить, выходит, что сказать ей нечего.

Андерс говорит, что он, кажется, влюблен. И что раньше с ним такого никогда не было.

Анна не говорит, что ей кажется, что она влюблена. Это прозвучало бы глупо. Вместо этого она старается как можно загадочнее улыбнуться и позволяет ему утонуть в своих глазах.

И в ту же секунду любовь ударяет ей в голову. Сносит ей голову.

Если, конечно, это любовь, а не вино. Но как тут поймешь?

Теперь она узнает, как это случается. Раньше с ней не приключалось ничего подобного. Она никогда не приводила в дом чужого мужчину вот так, как сейчас.

Наверное, сейчас в самый раз заняться сексом. А то будет как-то странно. Да, определенно они должны заняться сексом.

Вообще, это он должен проявить инициативу. Вся ее решительность ушла на то, чтобы привести его домой. И вот он здесь. Больше ей ничего не надо.

Но если он захочет секса, так тому и быть.

Анна начинает прикидывать. Если дело дойдет до секса, не подниматься же им специально за этим на второй этаж. Вышло бы как-то неловко.

К тому же по дороге в спальню им пришлось бы пройти мимо детской, а это было бы еще более неловко.

Анна вспоминает про диван в гостиной. Можно заняться сексом на диване в гостиной!

Если он, конечно, хочет. Пусть решает сам. Ей-то все равно.

Но все-таки она говорит:

— Давай сядем на диван.

И они садятся.

Хопа! — думает Анна. — Вот мы и на диване.

Она дважды откашливается и спрашивает, не хочет ли Андерс чаю. Надо же что-то предложить. Он отвечает, что да, было бы неплохо. Надо же что-то ответить.

Они сидят на диване, пока чайник закипает, и не знают, что бы сказать. Потом Андерс откашливается, Анна тоже откашливается, и как-то очень быстро — она даже не успевает понять, она ли к нему подвинулась или он к ней, — они начинают целоваться.

Потому что это неизбежно.

Это должно было случиться.

Анна не помнит, когда ее последний раз целовал кто-нибудь, кроме Хокана, она понимает, что чайник закипел, но остается с Андерсом, она слышит, как бурлит вода, но ее охватила другая жажда, которую она утоляет с жадностью изголодавшегося животного, она слышит чайник на кухне, но происходящее здесь гораздо важнее, потому что это происходит не по-настоящему, не с ней — так думает Анна и остается лежать на диване, пока чайник выкипает на плите.

Она отмечает про себя множество разных вещей, лежа с закрытыми глазами и целуясь с Андерсом: что во рту у него привкус кофе, что волосы у него гуще, чем у Хокана, что кожа его пахнет ванилью.

Что это ровно то, чего она хочет.

Ей в спину впивается что-то острое и твердое. Анна догадывается, что это деталька от конструктора «Лего», затесавшаяся между диванных валиков; Анне кажется, что она сходит с ума; Анне кажется, что она умрет, если он оставит ее сейчас.

И вдруг Андерс резко встает с дивана. Он говорит, что это все неправильно. Что он не может так поступить с Хоканом.

Так он и говорит. Анна ничего не понимает.

Он говорит, что это плохо кончится, что у него все равно нет шансов, что она никогда не предпочтет его Хокану.

Постойте, постойте! Все должно было быть совсем не так!

Андерс поправляет одежду, проводит рукой по волосам.

— Ты никогда не оставишь ради меня все, что у тебя есть, — говорит он, и голос его звучит на удивление трезво. Он внимательно смотрит на нее своими светло-зелеными, почти желтыми глазами.

Что она может возразить? Он прав. Анна лежит на диване у себя в гостиной, в юбке и в лифчике, ей в спину впивается деталька от «Лето», и она чувствует себя полной идиоткой. Ей совершенно нечего ему возразить.

Она только знает, что, если он уйдет, она не сможет этого вынести.

У нее экзема на коже. Он видел ее экзему! Он что, не понимает, как сильно она доверилась ему?

Анна притягивает его к себе, они снова обнимаются, ей хочется шептать ему на ухо приятные слова, чтобы он знал, как он ей дорог, и это было бы правдой, но сперва она слишком долго колеблется, а потом становится слишком поздно.