Вот такие макароны. Студентки в Италии

— Ну?

— Что?

— Как сходила за permesso di soggiorno?

— Cazzo!

Бодрой рысью пришлось бежать через весь город по тридцатиградусной жаре в миграционную службу. Раньше меня там оказался мой знакомый из Москвы по имени Федя. Вечером он рассказывал, как всё учреждение искало «Иваницкую Александру», объявляя имя по громкой связи даже во дворе и в курилке, что делалось в крайних случаях. Так что, когда я прибежала спустя несколько минут после этого шоу, меня встретили взглядом, в котором явственно читалось «Ma che cazzo?», отдали ВНЖ и попросили больше не возвращаться. Так я получила самый бесполезный документ в моей жизни, который, по возвращении в Россию, напоминал мне об Италии лучше всех открыток и фото в социальных сетях вместе взятых. В маленькой пластиковой карточке соединилась неспешность и небрежность итальянцев, комплименты удачной фотографии, неумение работников миграционной службы говорить на каком-либо языке, кроме итальянского, несколько раз пролитый на мои документы кофе, следы от пиццы и многое, многое другое.

Эпилог

Если меня спросят, хочу ли я вернуться в Парму, я честно отвечу: «Нет!»

Несмотря на все приключения, которые там произошли, на все знакомства, которые были заведены, я с радостью вернулась в Москву, потому что спустя пару месяцев сидения на жопе ровно в маленьком городе в окружении одних и тех же людей я начала чувствовать, что потихоньку покрываюсь плесенью, паутиной, мхом и всеми возможными формами жизни, как коконом.

Рыкся же, наоборот, так прижилась в Парме, что возвратилась туда через месяц с идеальным итальянским и пакетом документов для поступления в институт — поступила и поселилась в квартире, которую мы делили полгода. Когда она уезжала, я написала всем нашим знакомым, чтоб они присмотрели за ней — через месяц в Москву заехал наш общий иностранный знакомый и рассказал, что моя маленькая женщина стала матерью новому набору Эразмуса и заботится о тех, кто остался на второй семестр. Все удивлялись, как она выдерживала оставаться в городе, где уже провела полгода и вкусила отменное ничего, происходящее там постоянно, но маленькая женщина счастлива — и это главное. Не так давно она мне звонила и, в течение двухчасового трепа по видеосвязи, сказала: «Санни, представляешь, я сегодня поймала себя на мысли, что с утра двадцать минут говорила с тапками!» Мне тоже не хватало человека, который бы ухахатывался с моих шуточек, а Рыкся с этой функцией справлялась прекрасно. Из этих мыслей меня вырвал знакомый; лениво помешивая кофе в чашечке, казавшейся несуразно маленькой в сравнении с его двухметровой тушей, он спросил, заранее зная ответ:

— Если бы была возможность, ты бы стала снова с ней жить?

— Нет, — честно ответила я.

— Ну, вот и она говорит то же самое. И ещё крестится.

***

Ещё весной у меня тоже был план поступать в Италию, но в апреле-месяце мой благородный papà приехал меня навестить и, когда я уже собирала с его согласия все документы, сообщил, что мечте о дольче вите конец, я возвращаюсь в холодную Россию, где он за моё образование платить больше не собирается. Но это отдельная история, уходящая корнями в события шестилетней давности и мое упрямство.

В московском институте нас действительно забыли. Экзамены, которые мы сдали в Италии, нам почти не зачли — приняли только один-два, всё остальное пришлось досдавать в срочном порядке, в поте лица и других частей тела. По лучшим законам жанра, меня ждали мучительные разговоры с деканом, попытки объяснить ситуацию, снисходительное понимание в глазах сильных нашего института, наверстывание пяти пропущенных месяцев за две недели — благо, после нескольких месяцев в Италии от синдрома отличницы не осталось и следа; так что, совмещая навёрстывание с работой, в темпе вальса мне удалось каким-то чудом закрыть сессию, потягивая кофе и куря одну сигарету за другой. Наверное, год назад я бы уже мылила веревку и глотала успокоительные, но теперь, каждый раз, как появляется такая мысль, мне приходит на память следующая ситуация:

...Утро в Парме, будильник сорвал горло надрываться. Спустя пять минут напряженного вспоминания, зачем мне нужно было встать в шесть утра в субботу, я подскочила, осознав, что в этот день был экзамен по английскому, необходимый для поступления в иностранный вуз — я записалась на него за месяц, оплатила участие, несколько недель усиленно готовилась, и накануне даже не выбиралась со знакомыми в бар, объяснив всем, что с утра мне нужно будет гнать в Болонью, где проводился экзамен. Когда пришёл момент просветления, и я, матерясь, натягивала джинсы, одновременно хлебая кофе прямо из кофейника, часы оттикали время отправления поезда, на котором можно было спокойно доехать до Болоньи и неторопливо дойти до места проведения экзамена. И в этот момент, впервые за двадцать лет своей жизни, я посмотрела на разливавшийся за окном рассвет и подумала: «А, хрен с ним, поеду на следующем. Это ж итальянцы — все равно вовремя не начнут!»...