Вот увидишь

Приняв удар так, словно он был адресован непосредственно мне, я был убит этим жестоким неприятием.

Двадцатого июня та же Ариана оставила на «стене» Клемана сообщение для какого-то абонента «bacar94enfonce». Тот в качестве аватарки выбрал не свою фотографию, а львиный профиль на фоне трехцветного зелено-желто-красного флага с зеленой звездой посредине и написанном сверху, точно краской на стене, словом «Сенегал».

Сообщение Арианы: «Эй, алё. Автобус это уж о4ень не круто. Как насчет метро».

Мое сердце внезапно остановилось. Наконец среди всей этой бессмысленной информации я наткнулся на ту, которую искал, сомневаясь, что смогу найти.

«Сучка», — подумал я, разглядывая ее изображение в сопровождающей сообщение виньетке. Фотографию она, без сомнения, старательно выбирала сама: надменная злючка с темными волосами, приплюснутыми диджейскими наушниками, с указательным пальцем, равнодушно прижатым к похотливым губам, вытянутым вперед куриной гузкой, как на портретах Рианны, Ванессы Хадженс, Кэсси или какие там еще есть звезды для подростков.

Я кликнул, чтобы посмотреть объект этого комментария, прямо под ним, и открылось окно видео. Слабое разрешение картинки, дрожащее изображение, слишком громкий звук — все свидетельствовало о том, что запись произведена мобильным телефоном.

Середина дня в городе, несколько пассажиров, ожидающих на крытой автобусной остановке. Потом вылезающее на передний план лицо черного мальчишки, демонстративно держащего в вытянутой руке мобильный телефон, вероятно, для того, чтобы воссоздать для зрителя по возможности самое широкое поле созерцания сцены.

— Я на остановке «Парижское кладбище», вот автобус подходит, — говорит подросток. Потом, повернув голову, нацеливает свой аппарат вдаль на шоссе и неловко включает зум, чтобы можно было разглядеть приближающийся автобус № 183, пока находящийся метрах в ста от него.

Хаотическое мелькание тротуара: парень направился к остановке. Он худо-бедно наводит камеру на себя, обгоняет пассажиров и внезапно, когда автобус уже начинает замедлять ход, делает вид, что кидается на проезжую часть, как будто хочет броситься под колеса машины. Автобус резко тормозит, точно так же как тот, перед пятилетним Клеманом, на улице Пиренеев. А парень отскакивает в самый последний момент. Возгласы пассажиров на остановке, один необычный: «Во дурак!» Под неодобрительный гул мальчишка убегает. Снова мелькание тротуара. Через несколько секунд, отбежав на безопасное расстояние, он снова появляется на экране крупным планом. Несмотря на прерывистое дыхание, он улыбается и обращается в камеру как бы с анонсом дорогущего фильма:

— Бакар в прямом эфире на девять-четыре. Вызов брошен. Кто осмелится принять его?

Каждое утро при пробуждении, для того чтобы вспомнить, что мой сын мертв, мне хватало тех нескольких десятых долей секунды, которые требуются мозгу, чтобы ощутить реальную боль, скажем, когда неожиданно порезался ножом. Благодаря трем проглоченным накануне таблеткам донормила я мог продлить этот период на целые секунды. И, даже осознав, что никогда больше не увижу Клемана, я чувствовал, как медикаментозный туман, висящий в мозгу, смягчает мое отчаяние.

«Мы никогда не забываем, но продолжаем жить с этим». Эта фраза, оставшаяся от дурного сна, содержание которого я напрочь забыл, еще звучала у меня в голове, куда более банальная и менее загадочная, чем казалась во сне.

Я уснул в постели Клемана, на дешевом матрасе, приобретенном в один прекрасный день в спешке моего переезда после расставания с Элен. Этот матрас 90 x 190, для одинокого молодого человека, купленный «на время», в ожидании его замены настоящей кроватью, когда я переселюсь в квартиру побольше, меблированную как положено, с дополнительной комнатой, где мы поместим достойный своего имени письменный стол и наконец расставим сотни моих книг, томящихся в картонных коробках в подвале, — этот односпальный матрас я, вечно неспособный проявить волю, так и не заменил. Как и не переехал в квартиру побольше. А сундучок волшебника, подаренный Анной Клеману, когда ему исполнилось девять лет, так и продолжал пылиться среди полок в ожидании возможного представления для публики. А стены комнаты Клемана я так и не позаботился перекрасить в более подходящие для ребенка теплые тона и не нашел времени заменить лампочку в его волшебном фонаре. Да что говорить: а сам Клеман — я так и не успел его сфотографировать. Я покупал ему только дешевые вещи, как этот матрас, назидательно приговаривая: «Фирменные ты будешь покупать, когда начнешь сам зарабатывать деньги». Так вот, этот постоянно временный матрас, который, как и все остальное, как сам факт, что ты просыпаешься каждое утро, стараясь не слишком задумываться, ради чего, послужит лишь для того, чтобы предугадать ближайшее будущее столь же безжизненным, как время обещаний.