Вот жизнь моя. Фейсбучный роман

А у Джона Мэтлока[443] – кто постарше, это имя знает – мы в Спасо-хаусе не только виски пили да стихи читали, но и устраивали там – как совместную акцию «Знамени» с американским посольством – научную конференцию аж по Достоевскому.

Или вот Поль Морель[444], с кем мы чуть-чуть не учредили российско-французскую литературную премию. Чуть-чуть, конечно, не считается, но Ольга, его жена, еще лет десять, наверное, после наших встреч на Якиманке оставалась верной подписчицей «Знамени». Каждый месяц, помнится, приезжал курьер из французского посольства, чтобы диппочтой отправить свежий номер в Пекин или куда еще там Мореля судьба направляла.

Сейчас же… Ну, зовут, конечно. Иногда; видимо, фамилии в соответствующих списках еще остались. Но как-то без специального интереса к тому, что NN написал или что, мол, у вас запланировано на февраль.

Такова се ля ви, как шутили мы во студенчестве. Да и «Намедни», новости entertaiment, тоже из телевизора давно пропали.

* * *

Еще приглашая меня на службу в журнал «Знамя», Григорий Яковлевич Бакланов предупредил, что долго задерживаться в главных редакторах он не намерен. Ждет Пахра[445], ждет письменный стол, а на нем рукописи – и уже начатые, и только задуманные.

Я кивнул, но Григорию Яковлевичу, по правде сказать, не поверил. Как отойти от дел, если эти дела впрямую меняют не только погоду в литературе, но и психологию, мировоззрение сотен тысяч читателей, то есть, простите патетику, меняют всю жизнь в стране.

Он и не отходил, не только руководя журналом, но и принимая самое деятельное участие в демонтаже Союза писателей, в огромном множестве других общественных забот. Хотя, я это чувствовал, невоплощенные замыслы томили Бакланова всё болезненнее, тогда как возможность влиять на события и процессы в стране стремительно умалялась. Зато нарастал вал забот сугубо хозяйственных, держать журнал на плаву становилось всё труднее – и как тут отойти от «Знамени», ставшего за семь с лишним лет редакторства делом лишь чуть-чуть менее важным, чем собственные книги.

Но Григорий Яковлевич придумал. А именно – пообедал с Джорджем Соросом[446], который только-только начинал разворачивать свои проекты в России.

Я, честно говоря, более удачных обедов не знаю, так как результатом явилась программа одновременной поддержки российских библиотек и российской литературной периодики. Фонд Сороса, в дальнейшем известный как Институт «Открытое общество», заказывал полутора десяткам журналов и «Литературной газете» (в ту пору совсем иной, чем сейчас) изготовление дополнительного тиража и сам поставлял энное число этих экземпляров в библиотеки России и СНГ. А так как цена за экземпляр была предусмотрительно установлена в долларах, хотя получали мы, естественно, рубли, то это спасло литературную периодику не только от ураганной инфляции начала 1990-х, но и от дефолта 1998 года, когда – ну, вы помните…

Вот, собственно, и всё. Григорий Яковлевич мог теперь спокойно уйти, как это раньше называлось, на творческую работу, а мы на семь лет получили тыл, надежнее которого у журналов в России никогда не было.

Идиллии, впрочем, не было тоже. И хотя с Екатериной Юрьевной Гениевой и с ее сотрудниками, представлявшими в России «Открытое общество», отношения у нас с самого начала сложились и деловые и дружеские одновременно, объем библиотечного тиража уменьшался с каждым годом. И очень, но, спасибо, не часто, докучали инструкторы-менеджеры, приезжавшие из Америки с тем, чтобы, отвыкая от «рыбы», то есть спонсорских денежных вливаний, мы побыстрее учились пользоваться «удочкой», то есть зарабатывали сами. В идеологию они, сразу скажу, не вникали и хотели наверняка только хорошего, но ни в российских реалиях, ни в литературе не понимали совсем ничего, и я помню, как седовласый Анатолий Андреевич Ананьев до белого каления был доведен очередным мальчишкой из Нью-Йорка, который всё допытывался, почему это «Октябрь» не отдает свои обложки под дорогостоящую рекламу и почему не находит для печати произведений, которые принесли бы миллионные барыши.

Соответствующие отчеты своих посланцев Сорос, наверное, читал, но, к чести его скажу, ходу им не давал. Понимал, надо думать, что литература, если это настоящая литература, в принципе не может быть прибыльной, а руководствовался надеждой и российскому государству, и российскому бизнесу дать пример того, как можно поддерживать национальную культуру. Я разговаривал с ним дважды, и оба раза он повторял, что готов оставить за своим фондом часть затрат на библиотечную подписку, но настаивает на том, чтобы другую часть, пусть даже меньшую, взяли на себя российские структуры.