— Как же ты мог бы увидеть такую благодать, уготованную от рук Всемогущего Бога, пока находился в бренном мире? Ведь все это, что видит душа умозрительно, хотя и кажется чувственным и земным, однако является небесным и мысленным, и мы умозрительно пребываем здесь и радуемся душой. А сады эти и огороды — преподобного отца нашего Василия, где он с младых лет до старости своей воспитывался и служил: его посты, его бодрствования, его ложе на сырой земле, его молитвы, подвиги в жару и мороз, все страдания, которые перенес он в пустынях, питаясь много лет одними дикими плодами и травами, до того как прибыть в Константинополь по воле Божией, во спасение многих людей. Все эти труды его взрастили этот райский сад, который ты видишь, потому что те, кто в мире сем выносят труды, тяготы и всякие невзгоды ради Бога, дабы соблюсти и исполнить святые заповеди Его, к славе Его, получают здесь такое удовлетворение и отдохновение от Бога для вечной радости и бессмертного довольства, как говорит псалмопевец:
Изумляясь, я стоял, словно в исступлении, когда сказала она мне, что мы здесь находимся не телесно, но умозрительно душою. Попробовал пощупать себя, чтобы увидеть, что у меня есть плоть, которую можно потрогать руками, и вполне убедиться, что все члены тела мои целы. И почувствовал я то же, что чувствуешь, когда пытаешься удержать рукой пламя огня или солнечный луч. Тебе кажется, что ты сейчас дотронешься до тела и ухватишь его ладонью, но ты не можешь ухватить его, это испытал я и, сохраняя здравый ум и рассудок, стал удивляться тому, что видел.
Потом мне показалось, что мы ходили внутри двора и, пройдя в дверь, через которую мы вошли в райский сад, обнаружили, что стол пуст и за ним никого нет, но все прочее его украшение, устроенное с божественным великолепием, осталось на месте.
Тогда мне показалось, что я простился с любимой моей Феодорой и ушел от нее, и пришел в себя, освободившись от тех дивных и чудесных дел, которые видел я в сновидении своем.
Я сразу же стал соображать, кто я и где нахожусь, и что это было, что я видел и чему был научен, и старался хорошенько запомнить это и не упустить из ума моего.
Затем я встал и пошел к моему доброму отцу, размышляя, что вообще скажет он мне на это: от Бога ли было видение или от лукавого? Когда я пришел к нему и, совершив обычный поклон, взял благословение, он велел мне садиться рядом и говорит мне:
— Помнишь ты, чадо Григорий, где этой ночью мы были вместе?
Я, сделав вид, что не помню, и, размышляя, что он скажет мне, ответил:
— Где же мог я быть еще, господин мой, как не в своей кровати, где спал я очень сладко?
А он говорит мне тихо — поскольку только мы одни были в его келие:
— Я и сам прекрасно знаю, что телом ты спал на ложе, но душой твоей и умом ты ходил в иное место. Неужели ты не помнишь, что я показал тебе этой ночью? Разве ты во сне не навещал Феодору, не приходил в мое небесное жилище? Как бежал, чтобы догнать меня, как стучался в большую дверь, как она встретила тебя с радостью и рассказывала о борении души и своей смерти? Как с великим трудом и трепетом она преодолела мрачные и злые мытарства и свирепых демонов воздуха, и как я ей помог и выручил ее? Как ты вместе с ней вошел во двор, где видел стол с убранством и лежавшие на нем прекрасные фрукты? Какие там были чудесные и благоухающие цветы? А с чем сравнятся юноши, которые там прислуживали? Разве не стоял ты в изумлении от благолепия прекрасного дворца, который находился вдали? Разве ты не подошел ко мне, и я не указал тебе Феодору, которую ты так хотел увидеть? Разве она не провела тебя по моему указанию в райский сад? Разве ты не помнишь, как тебе показалось в уме, что ты взял рукой златоветвистые растения, и у тебя закружилась голова от благолепия и благовония их цветов? Наконец, разве не видел ты цветущие высокие деревья и безмерное благолепие плодов их? Значит, ты не видел прошлой ночью ничего из того, о чем я тебе говорю? Что же ты говоришь, будто не был ни в каком другом месте и ничего не знаешь?
И я, слыша, как эти речи сходят с уст его, словно языки пламени, понимая умом своим истину того, что он говорил мне, растерялся и потерял дар речи, и обильные слезы потекли у меня по лицу. Я осознал, каким величайшим святым Божиим и чудотворцем является сей земной ангел, и что ему ведомо все, что происходит здесь как телесно, так и духовно, и с сердечным трепетом я ответил ему, говоря:
— Да, святый Божий, все это так, я видел все, как ты говоришь, и нет здесь ни слова неправды. Благодарю, благодарю и снова благодарю Трисвятого Бога и Господа нашего за то, что Он удостоил меня, жалкого и недостойного, столь великого блага, что я познакомился с тобой и нахожусь под крылом твоим, и через тебя постигаю такие изумительные и дивные чудеса!
Святой же сказал мне: