Вован и Лексус. По ком звонит телефон

Лексус живет в Минске, настоящее имя Алексей Лепс. Также еврей. Агент КГБ Белоруссии. Летом прошлого года они оба ездили в Грозный по личному приглашению Кадырова. Вован также имеет родственников в Чечне, которые занимают не последнее место в команде Кадырова.

Украинские СМИ подхватили эту утку и в своих материалах о нас стали давать эту фейковую информацию в качестве биографической справки, естественно, не проверяя ее. Наверное, своей цели человек добился. Чем ярче и наглее ложь, тем охотнее в нее верят.

Есть ли у нас помощники? Безусловно! В основном это единомышленники. Все делается бесплатно — любая помощь, любая справка, любой переводчик. Мы пишем у себя на страничке в соцсетях — и тут же приходят сообщения от людей, готовых помочь безвозмездно. Нам не надо никого нанимать. Просто рядом с нами есть люди, которые поддерживают наше дело. Иногда они идут на риск, чтобы помочь нам.

Но злопыхателям эта тема не дает покоя. Например, адвокату Марку Фейгину. Вот что он заявил в СМИ после телефонного розыгрыша по поводу письма Надежде Савченко от Петра Порошенко: «Российские пранкеры работают под контролем спецслужб РФ. Только наивный идиот может думать, что это не ФСБ, а типа хулиганы-ребятишки с окраины Москвы “безобразничают”».

Марк Фейгин назвал произошедшее «спецоперацией Кремля» и заявил, что начинает уголовное преследование Лексуса и Вована.

Лексус: Фейгин обещал нас засудить, уничтожить, «отправить в ад». Адвокат. Но кто-то видел хоть одно выигранное им дело? Кто-то писал в шутку, что если Фейгин вдруг подаст на нас в суд, то сам может сесть на шесть лет. Когда мы с ним встретились лично, он просто-напросто убежал от нас.

Тема пранкеров и ФСБ волнует даже Марию Максакову: «Существует специальный подотдел ФСБ, который занимается провокациями, в том числе телефонными пранками. С разной степенью наглости они дают нам понять, что могут вмешиваться во внутренние дела Украины».

Вован: Ну, это старая укробайка. Если в голове пусто — списывай на происки Кремля и ФСБ.

Как бы было просто: пишешь в ФСБ: «Хочу телефон Трампа и Меркель!» Тут же тебе скидывают их мобильные, и ты записываешь пранки. Затем приходят контакты Леди Гаги и Мадонны. И вот ты звезда мировых СМИ.

Лексус: Если бы у нас был свой отдел на Лубянке, то такие записи выходили бы ежедневно, а мы были бы уже миллионерами. Но всем, кто заявляет о наших связях со спецслужбами, хочется предложить хоть раз найти подтверждение данной версии. В этой книге мы описали, как нам удавалось и удается создавать сенсации. Как видно, для этого не требуется существенных ресурсов.

На вас в суд не подавали? Что вы будете делать, если подадут?

Лексус: А за что? На каких основаниях? Некоторые люди ссылаются на статьи УК РФ — нарушение тайны телефонных переговоров и мошенничество. Но давайте разберемся. Мы не вторгаемся в чужой разговор. Этот разговор по праву принадлежит и нам, и нашему собеседнику, потому что мы являемся одной из сторон переговоров. А статья вменяется тем, кто незаконно осуществляет прослушку. У мошенничества всегда есть корыстная составляющая. Если бы мы присваивали себе денежные средства собеседника, выдавая себя за другое лицо, тогда бы состав преступления был. Только вот нам ничего от наших жертв не нужно. Кроме правды, разумеется.

В суд на нас не подают. Будут только выглядеть еще глупее. Просто бывают какие-то реакции, официальные заявления.

У нас есть пранки с настоящими мошенниками и с коллекторами, что примерно одно и то же. Мы показываем людям, как эти жульнические схемы работают, чтобы они были предупреждены. Например, «ваша карта заблокирована, позвоните на этот номер». А иногда просто издеваемся по телефону над такими аферистами, о чем вы уже могли прочитать в книге.

У вас есть охрана?

Многие спрашивают, не боимся ли мы за свою жизнь. Ведь чиновники, бизнесмены, политики, которых мы выставили в неприглядном свете, могут захотеть отомстить.

Отвечаем: нет, не боимся. Почему?

Вован: Давно этим занимаемся, как-то привыкли…

Лексус: Я понимаю, что есть люди, которые с нами не согласны. Понимаю, что, может быть, кто-то хотел бы расправиться с нами. Но мы идем на этот риск. Любой человек, работающий в сфере журналистики в жанре расследований, подвергает себя риску. Это личный выбор каждого. И мы его сделали.