Вовенарг

Сколько подчас слабости и непоследовательности в людях! Мы дивимся грубости наших отцов, которая, однако, доныне господствует в народе, а это самая многочисленная часть нации, и мы презираем словесность и образованность, единственное свое преимущество перед народом и нашими предками.

CCCIV

В сердце вельможи жажда наслаждений и чванство берут верх над корыстью: наши страсти приспосабливаются обычно к нашим потребностям.

CCCV

У народа и вельмож все разное — и добродетели, и пороки.

CCCVI

Расставлять наши желания по степени важности надлежит сердцу, руководить ими — разуму.

CCCVII

Лень и посредственность порождают больше философов, нежели размышление.

CCCVIII

Никто не бывает честолюбив по велению разума и порочен по глупости.

CCCIX

Люди всегда проницательны там, где на ставке их выгода: никакие ухищрения не отвратят их от нее. Дипломатическое искусство Австрийского дома долго вызывало восхищение, но это было в пору безмерного могущества династии Габсбургов, а не после. Самые хитроумные договоры — воля того, кто сильнее, и только.

СССХ

Торговля — школа обмана

CCCXI

Иногда, глядя на людские поступки, невольно думаешь, что наша жизнь и мирские дела — серьезная игра, где дозволены любые уловки, лишь бы, рискуя своим, отнять чужое, и где удачник без ущерба для чести грабит того, кто менее удачлив и ловок.

CCCXII

Какое это изумительное зрелище — наблюдать, как люди, втайне порываясь вредить друг другу, тем не менее помогают один другому наперекор своим склонностям и намерениям!

СССХШ

У нас нет ни сил, ни случая сотворить все добро и зло, которое мы собирались сотворить.

CCCXIV

Наши поступки менее добры и менее порочны, чем наши желания.

CCCXV

Вместе с возможностью творить добро мы обретаем возможность дурачить ближних, которые из кожи лезут, стараясь провести нас. Вот почему высокопоставленной особе так легко разгадать маневры тех, кто ниже его, а несчастным так трудно внушить уважение к себе. Кто нуждается в людях, тот как бы предупреждает их: «Не доверяйте мне». Человек, от которого никому нет проку, поневоле честен.

CCCXVI

Наше безразличие к нравственной истине проистекает из нашей решимости следовать своим страстям, к чему бы это ни привело. Вот отчего мы не колеблемся, когда нужно действовать, как бы сомнительны ни были наши побуждения. «Зачем знать, где истина, когда знаешь, где наслаждение», — рассуждают люди.

CCCXVII

Люди больше полагаются на обычай и традиции предков, чем на собственный разум.

CCCXVI11

Сила или слабость нашей зеры зависит скорее от мужества, нежели от разума. Тот, кто смеется над приметами, не всегда умнее того, кто верит им.

CCCXIX

Самых хитрых — и тех нетрудно обмануть в делах, превосходящих их разумение, но затрагивающих сердце.

СССХХ

В чем только не убеждают человека страх и надежда!

CCCXXI

Стоит ли дивиться заблуждениям древних, если даже сегодня, в самом философском из столетий, немало очень умных людей не решаются сесть за стол, накрытый на тринадцать приборов?

CCCXXII

Никакое бесстрашие не избавит неверующего от известной тревоги, стоит ему подумать перед смертью: «Я тысячи раз ошибался в самых животрепещущих для меня вопросах, значит мог заблуждаться и насчет религии. А теперь у меня нет ни сил, ни времени поразмыслить над этим — я умираю...».

СССХХШ

Вера — отрада обездоленных и бич счастливцев.

CCCXXIV

Жизнь кратка, но это не может ни отвадить нас от ее радостей, ни утешить в ее горестях.

CCCXXV

Те, кто осуждает предрассудки народа, убеждены, что сами они — отнюдь не народ. Римлянин, посмеявшийся над священными цыплятами,¹⁰ тоже, наверно, мнил себя философом.

CCCXXV I

Нелицеприятно взвесив доводы враждующих сект и не примкнув ни к одной, люди, по-видимому, ставят себя в .некотором смысле выше партий. Попросите, однако, этих беспристрастных философов избрать какую-нибудь точку зрения или выдвинуть собственную, и вы увидите, что они окажутся в неменьшем затруднении, нежели все остальные. В мире полно холодных умов, которые, не будучи в силах что-нибудь придумать сами, утешаются тем, что отвергают чужие мысли и, для виду многое презирая, тщатся тем самым умножить уважение к себе.

CCCXXVII

Кто те люди, что уверяют, будто мир стал порочен? Я готов им поверить. Честолюбие, слава, любовь, словом, страсти молодых лет уже не производят прежних потрясений и прежнего шума. И дело тут не в том, что страсти эти не столь жгучи, как прежде, а в том, что мы отрекаемся от них и боремся с ними. Поэтому я утверждаю, что мир похож на старика, который сохранил вожделения юности, но стыдится и скрывает их: он то ли разочаровался во многом, то ли хочет казаться разочарованным.

CCCXXVIII

По слабости или ив боязни навлечь на себя презрение люди скрывают самые заветные, неискоренимые и подчас добродетельные свои наклонности.

CCCXXIX

Искусство нравиться — это умение обманывать.

СССХХХ