Вовка-центровой

Дома был кавардак, с кроватей снято все постельное белье, которое горой лежало на полу. Павел Александрович бережно строгал хозяйственное мыло в большой оцинкованный бак с краями, проржавевшими от старости.

— Где черти вас носят, — недовольно сказал он, — знаете же, баня сегодня.

В это время мама начала скидывать белье в бак, залила его водой и, сказала:

— Пусть замокнет. — Потом закрыла крышкой.

Сумки в баню были давно готовы, и они отправились в путь. Когда семейство Фоминых вышло на улицу, таких семейств, идущих в баню, было не один десяток. Все вежливо здоровались друг с другом и продолжали не спеша идти по краю пыльной дороги.

— Батя, — зашептал Мишка, — ну давай хоть раз быстрее пойдем, хоть кого-нибудь обгоним.

— Я тебе обгоню, — лаконично ответил отец, — как придем, так и придем, баня, пока кто-то будет мыться, не закроется.

— Ага, а пар? Ты сам все время говоришь, что пару не хватило.

— Ну, это такое дело, сынок, пару, вишь, всегда не хватает.

Они зашли в почти полностью заполненный вестибюль, люди сидели на стульях, ступеньках лестницы и даже на своих сумках. Мама прошла к кассе, у которой, как ни странно, народа не было, и купила четыре билета.

После этого они разошлись, отец с сыновьями занял очередь в мужской гардероб, а мать в женский. Настало томительное время ожидания. Время от времени со второго этажа спускался распаренный побритый мужичок, вальяжно подходил к стойке гардероба и протягивал алюминиевый номерок на шнурке. В ответ ему выдавались кепка или куртка, и потом он нырял в темный проход, откуда раздавались мужские голоса и звяканье пивных кружек. Счастливчик из очереди срочно отдавал гардеробщику какую-нибудь вещь и почти бегом устремлялся наверх. Не прошло и трех часов, как Фомины получили два номерка и двинулись наверх.

В раздевалке в три ряда стояли шкафчики с номерами. Мишка, бегущий впереди, быстро нашел нужные, соответствующие номеркам гардероба.

Сумки были поставлены на пол шкафчиков, грязная одежда сложена в пакет, вытащены лыковые мочалки и куски банного мыла. И, наконец, батя, развернув основной пакет, вытащил сухой дубовый веник.

— Ты, Лександрыч, я гляжу, веников на год вперед сушишь, — сказал, улыбаясь, раздевающийся рядом мужчина. — Лето на дворе, можно и свежий нарвать, он духовитей будет.

— Ага, — скептически ответил батя, — духовитей — это да, а вот лист, как сопли, липнуть на теле будет. Я уж лучше прошлогодним побьюсь.

Его старший сын, из своего опыта, гораздо большего, чем у отца и его соседа, мог бы многое добавить по этому поводу, но благоразумно промолчал.

— Вовка, сходи-ка к тетке Марье, пусть наши шкафчики закроет, — сказал отец и встал, собираясь идти в мыльню.

Тот отправился к выходу из раздевалки и дошел до стола, за которым пила чай неопрятная старуха, равнодушно взирающая на мужские муды.

— Э-э, здравствуйте, батя шкафчики просил закрыть, — сказал он бабке, даже не поднявшей на него взгляда.

Вместо ответа она вздохнула, встала и взяла ключ, представлявший собой ручку с короткой изогнутой углом толстой проволокой. Она прошла за ним, вставила проволоку в дырку на дверце и поворотом ручки закрыла его, потом второй.

— Номерок не потеряй, тетеря, — сказала она Вовке, увидев, что тот вертит его на пальце.

— Не, бабуля, не потеряю, — ответил тот и пошагал в мыльню. В большом гулком зале мылись несколько десятков мужчин и детей самого разного возраста, не было только самых мелких. Пока Вовка ходил, брат и отец уже нашли себе место, и на лавке стояли три шайки с положенными туда мочалками. Места эти уже были окачены кипятком и слегка парили. Батя обвел глазами зал и, не найдя больше свободных тазов, в своем запарил веник. Номерки были привязаны к ручкам шаек.

— Ну что, орлы, пошли в парилку, — сказал отец.

— Да ну ее, там страшно, ничего не видно, шум такой, все кричат, можно я здесь посижу, буду мыться, честно! — начал ныть Мишка.

Отец посмотрел, махнул рукой.

— А-а, сиди, а то, как в прошлый раз, не дашь посидеть нормально. Пошли, Вовка.

Они зашли в дверь парной, и замешкавшемуся Вовке сразу крикнули сверху:

— Эй, пацан, двери закрывай!

Да, пожалуй, такой парилки ему видеть не приходилось. К ее обустройству отнеслись очень просто, про сухой пар здесь никто знал. Под возвышающимися к потолку сиденьями из стены торчала труба с вентилем, откуда с шумом, клубами тумана вырывался пар. В этом пару было почти ничего не видно, одна лампочка под стеклянным колпаком не могла хорошо осветить эту камеру пыток. И на всех ступенях сидели и хлестали себя вениками десятка полтора мужиков. Кто есть кто, можно было разглядеть только с полуметра, но старшего Фомина узнавали по размерам.

— О, Пашка зашел, ну давай к нам на верхотуру залазь! И сынка привел, правильно. Ох ни … себе, это что у него от молнии, что ли, — разошелся один дедок, увидев Вовкину спину.

— И вечно ты, Ермолаич, лезешь с вопросами своими, — прогудел с верхней полки здоровый черноволосый амбал. — Пашка, давай сюда сразу наверх, и сынка волоки, будем его по-нашему лечить, по-деревенски.