КОВТУН. А разве это имеет значение в постели? В постели значение имеет кое-что другое…
ЖЕНА. Втрое. Вчетверо… Не понимаю.
КОВТУН. Что же тут непонятного? Я тебе объясню. Вот ты – враг…
ЖЕНА. Я не враг…
КОВТУН. Хорошо, может быть, ты не враг. Хотя на врага очень похожа и вполне можешь им стать. При других обстоятельствах… Врагом был твой отец. Враг – твой родственник, муж твоей сестры… С ними нужно бороться, их нужно уничтожать, но их можно уважать, потому что у них своя правда. Но твой муж – не враг… Он – другое… Он – предатель! А это втрое, впятеро хуже.
ЖЕНА. Какая страшная логика…
КОВТУН. Предатель может стать явным врагом, а может даже не сознавать, что он – предатель. Я ещё не поняла до конца, кто твой муж… Но ничего, мы разберёмся.
ЖЕНА. Господи, какие враги? Что вы делаете? За двадцать лет зарастают любые раны. Была гражданская война, она закончилась… Пора примириться, простить друг друга… И жить дальше.
КОВТУН. Простить, помириться....
ЖЕНА. Я ещё понимаю, когда вы не доверяете нам… Это глупо, но я могу понять. Но когда вы переходите на своих, это плохо, это очень плохо…
КОВТУН. Своих? Каких своих? У нас нет своих или чужих. Есть те, кто работает на революцию, и есть те, кто – против.
ЖЕНА. Как ты не понимаешь? Иван – он ваш! Ну ладно, я… Я – чужая, попутчик. Но Иван – он ваш с головы до пяток. Он же и есть сама ваша власть, он её душа. Я это знаю, я его жена, от меня не скроешь…
КОВТУН. Какие песни мы поём! Я гляжу, вы там хорошо спелись, дворянская дочь и крестьянский сын!
ЖЕНА. Дура, сумасшедшая! Ты сама разрушаешь ту власть, которой служишь! Ведь такие, как Иван – её основа. Убери его, таких, как он, – кто у вас останется? Такие, как ты?
КОВТУН. Вот ты какая! Я сразу поняла, что ты за птица. Ещё до того, как увидела…
ЖЕНА. Простите меня… Вы должны понять. Целая ночь в камере… Дети одни. Чего только не приходит в голову…
КОВТУН. И что же приходит в голову по ночам в камере НКВД?..
ЖЕНА. Я поняла, что моя жизнь уже не принадлежит мне. И остаётся главное…
КОВТУН. И что же для тебя главное?
ЖЕНА. И жизнь моя, и тело моё – уже не мои. Делай с ними всё, что захочешь. Но только не трогай Ивана и детей. Он – настоящий, он ваш, это же противоестественно, когда вы репрессируете таких людей, как он…
КОВТУН. Твоя жизнь мне не нужна. И твоё тело – тоже.
ЖЕНА. Чего же ты хочешь?
КОВТУН. Но я понимаю тебя. Я догадываюсь, что для тебя сейчас – главное. И я могу тебе помочь.
ЖЕНА. Помочь?
КОВТУН. Я могу помочь тебе. То есть, твоей семье. Но и ты должна помочь мне.
ЖЕНА. Что требуется от меня?
КОВТУН. Я тебе объясню. Понимаешь, мы, вместе с тобой, можем спасти твоего мужа только в том случае, если твоя вина будет неизмеримо больше, нежели его… Понимаешь?
ЖЕНА. Пока нет.
КОВТУН. Сейчас между вашими преступлениями разница невелика. Кто-то приходил к тебе, ты это скрываешь. А он то ли покрывает тебя, то ли прошляпил, растяпа-коммунист… Не знаю, что решит тройка, но наказание будет одно от другого недалече. А нам с тобой нужно, чтобы твоя вина была до неба, тогда его вина покажется – с горошину…
ЖЕНА. Я поняла.
КОВТУН. Обойдёмся без них. Так ты готова?
ЖЕНА. Я готова.
КОВТУН
СЕМЁНОВ. Написал.
КОВТУН
КОВТУН. Ты, Петренко, должен написать одну бумагу.
ПЕТРЕНКО. Какую бумагу?
КОВТУН. Объяснительную.
ПЕТРЕНКО. Объяснительную?