Воздаяние храбрости

Он торопился. Торопился вспомнить, перебрать всю свою не слишком долгую жизнь. Он надеялся, что сумеет отпраздновать полсотни прожитых лет, но судьба протянула к нему свои ножницы на целых два года раньше. «Если гусар пережил тридцать лет, это уже не гусар, а дрянь!» – услышал он издалека голос Сергея Ланского и запротестовал беззвучно, но энергично. «Я никогда не был дрянью, господин полковник!» – хотел закричать он, но кто-то грозный спросил его с вышины, из-за туч, что низко ползли над придунайской равниной:

– А что же ты делал в жизни, Ростом Мадатов?

И Валериан, задохнувшись от неведомого ему до сих пор страха, ответил просто и коротко:

– Я воевал!

От кого-то он слышал, что человек в короткий миг перед смертью вспоминает всю свою жизнь. Он же мог вспомнить только войну, которая, наверно, и была всей его жизнью. Он не помнил родителей, которых похитили дагестанские горцы, когда ему не было еще года. У него не было детей, он не любил развлечения: карты, вино, даже женщины оставляли его равнодушным. Он укладывал некоторых в постель, когда этого требовало самовольное тело, но расставался с ними без сожаления. Только Софья задержала его надолго, но сейчас и она ему была более не важна. Он заметил ее краем внутреннего зрения, почему-то одетую в белое, стоящую на краю утеса или обрыва, прижав руки к груди. Он махнул ей, но так и не успел понять – заметила ли она его жест. Другие картины мелькали перед его глазами, обращенными внутрь собственной памяти.

Вот он еще босоногим мальчишкой взбирается на неоседланного коня и гонит его в незапертые ворота селения… А это подросток в круглой шапочке несется вскачь в длинном коридоре, составленном из ивовых прутьев, и рубит их шашкой, склоняясь попеременно то справа, то слева… Он не удивлялся, что видит себя словно со стороны и в пыльном раскаленном ущелье, где они встретили всадников Ага-Мохаммед-хана… И вспоминал заснеженный Петербург, комнату в доме Лазаревых, где дядя Джимшид согласился отпустить его в русскую армию… И виделся ему Михайловский замок в начале марта, караулы преображенцев у покоев великих князей, и сам он, рядовой гвардии, который заставил фрейлину первой сделать глоток из стакана, что та подносит императрице…

– Твое дело – от старшего приказ получить, младшему передать, – услышал он доносящийся издалека голос Ивана Буткова. – И не кланяться – ни пулям вражеским, ни собственному начальству…

– Я так и жил, майор! – закричал он беззвучно. – Я водил людей умирать. Но никогда не посылал их, куда не сумел пробраться сам…

И увидел себя молодым, отчаянным ротмистром, который всего с двумя эскадронами сбил многотысячную колонну албанской конницы… И представилось ему поле у речки Березины, где он повел гусар в самоубийственную атаку против кирасир французского императора… И вспомнились ему европейские города: Вильно, Лейпциг, Париж, в которые въезжал он, лихо сдвинув к затылку тяжелый гусарский кивер… А потом снова горы: Карабах, Табасарань, Авария, Кази-Кумух… Шамхор, Елизаветполь и снова Дунай… Исакча, Гирсов, Праводы, Эски-Стамбул… Шумла!.. Стало быть, здесь и суждено закончить дни свои. Дни, что промелькнули будто бы в бешеной скачке. Он долго мчался, он загнал не один десяток коней. Он хотел бы нестись и дальше, но кто-то сильный распорядился совсем по-другому. Что ж, ему, Ростому, сыну карабахского медника, не в чем себя упрекнуть, ему некого стыдиться и не за что. Теперь он – князь Валериан Мадатов, генерал-лейтенант русской армии, командир гусарской дивизии, кавалер почти всех орденов, существующих в Российской империи. Теперь, когда он попадет туда и найдет дядю Джимшида, ему будет что показать и о чем рассказать мелику гавара Варанда. Он доскакал, он домчался. Осталось одно препятствие, но его тоже надо перемахнуть…

Замятнин еще раз объехал кольцо и вернулся к Мадатову. Вокруг лежащего генерала стояли потерянные адъютанты. Василий сидел на земле и держал на руках башлык, растянув капюшон так, что капли не попадали на щеки и лоб больного.

Алексей потер подбородок ладонью, почесал мозоль, натертую ремешком, но все-таки решился заговорить:

– Что же, господа, ждать? И князю нехорошо на мокрой земле. Да и нам не слишком удобно. Не дай бог, прознает еще кто-нибудь да наскочит сильным отрядом. Свяжем носилки из карабинов, настелем плащи, укроем буркой да повезем между седлами шагом…

Валериан будто бы только и ждал эти слова. Он откинул бурку и сел прямо. Василий тут же кинулся поднимать откатившийся кивер.

– Кому носилки?! Кого между седел?! Из ума выжил, гусар?! Коня!..