Воздаяние храбрости

– Приходил слуга твоего Бога. Мулла, который повинуется Исе[20]. Я нашел его в одном доме и попросил поколдовать над тобой. Другого врача здесь нет. Он отказывался, но я показал ему пистолет. Тогда он позвал помощника и отправился туда, где я тебя положил. И я пошел с ними, следить, чтобы они не повернули обратно. Они пели, махали сосудом, что висит на короткой цепи. Все, все затянулось дымом, словно в костер бросили сырые дрова. И даже мне сделалось так печально, как в тот день, когда убили Бетала. Я подумал, что от такого пения людям может сделаться только хуже. И я уже пожалел, что привел их к тебе. Вдруг ты закричал, Алексаныч, так громко, что и мое сердце подпрыгнуло горной козой. А твой мулла побежал, и его помощник побежал тоже. Я уколол его кинжалом, но он не остановился, а помчался вслед за муллой. Я не мог угнаться за ними. Я вернулся и нашел тебя спящим. Не стал будить, ушел и вернулся уже после восхода солнца. Ты уже можешь ходить, значит, не зря колдовал твой мулла.

Новицкий закусил губу, чтобы не рассмеяться. «Но, возможно, – подумал он, – ночные мои кошмары и страхи сумели справиться с лихорадкой лучше лекарств и молитв. Я готов был сдаться, умереть и непременно бы умер к рассвету. Я вспомнил Зейнаб, я захотел жить, и я смог подняться. Но я не скажу об этом Темиру. Пусть он думает, что отыскал средство против болезни. Ведь во многом он прав…»

Весь день Новицкий продержался в седле. Когда вьючили животных, он наотрез отказался заползать в клетку, сказал, что один вид загаженного вместилища вызывает приступ горячки. Если ему суждено умереть, торжественно заявил Сергей, он лучше умрет свободным на коне, посреди чистого поля, если повезет, то с винтовкой в руке, пистолетом или кинжалом. Темир выслушал высокопарную речь без тени улыбки, согласно кивнул головой и исчез. Через четверть часа он вернулся, ведя в поводу небольшое животное, увенчанное необычайно большим седлом с высокими луками.

– Это не лошадь, это… – Он произнес слово, которого Новицкий еще не знал, но тут же объяснил очень доходчиво: – Его маму покрыл осел. Он послушный и очень спокойный. Ты будешь сидеть как за столом. Можешь читать, можешь писать. Да и падать невысоко, – добавил он, простодушно хихикнув.

Но Сергей ни разу даже не сполз ни на один бок, хотя первую часть дневного пути до большого перерыва, до полуденного отдыха он напрягал все оставшиеся у него силы и держался не за поводья, а за луку. Иногда он с трудом перебарывал желание уткнуться головой в деревянную дугу, обтянутую выцветшей кожей, и забыться на полчаса. Он не замечал ничего вокруг, он только боролся: с палящим солнцем, с нескончаемой дорогой, с собственной немощью.

К полудню проводники привели караван к очередному ручью. Вдоль узкого русла тянулась в два ряда неширокая рощица. Темир провел мула, на котором ехал Новицкий, к тенистой прогалине и помог всаднику спуститься на землю. Сергей безропотно позволил уложить себя в тени куста и наблюдал, как привычно и ловко Темир ухаживает за животными и готовит им обоим обед.

– Ты выживешь, – уверенно сказал горец, принеся Новицкому теплую похлебку, почти жидкую кашицу. – Ты не сильный, но упорный и цепкий. Такие лучше для жизни. Сильный расталкивает все, что ему мешает, а потом вдруг сталкивается с другой силой и падает во весь рост, как подрубленное дерево. А попробуй срубить этот куст. Он цепляется за жизнь так же, как ты. Десять корней, может быть, двадцать. Попробуй найти их все, попробуй перерубить. Сколько раз железо точить придется.

– Куст можно сжечь, – педантично заметил Новицкий. – Человека можно взять пулей.

Темир присвистнул и беззаботно сдвинул на затылок папаху.

– Аллах знает, когда прилетит моя пуля, а я – нет. И это правильно. Знал бы – сидел и ждал свою смерть, а так я человек вольный. Даже гадать не буду. Может быть, за тем холмом человек уже уложил ствол на камень. А может быть, я успею добраться даже до Абдул-бека.

Произнеся ненавистное имя, он сплюнул и замолчал. Забрал у Сергея пустую миску и пошел к ручью.

Вторая половина дня далась Новицкому много легче. Он уже был в состоянии присматриваться к тому, что происходило вокруг, прислушиваться к разговору проводников. Он уже чувствовал, что может держаться прямо, но продолжал горбиться, клевать носом, играя больного. И кое-что интересное ему удалось ухватить.

На следующий день он поднялся сам, встал затемно и, одолевая боль и апатию, постарался размять затекшее тело. Вернувшись к бивуаку, он достал из-под мешка, служившего подушкой, кинжал, вытянул лезвие наполовину, потрогал пальцем, охнул и слизнул капельку соленой крови.

– Я знал, что сегодня тебе уже нужно оружие, – негромко сказал Темир.

Приподнявшись на локте, горец следил за Сергеем.

– Ты правильно сделал, – так же тихо ответил ему Новицкий. – Теперь подготовь ружья и пистолеты. Я видел вчера закат, я смотрел сейчас на рассвет. День будет жаркий…