С этими словами Кирбит забрался под низкие ветви ели, ещё раз огляделся, обвёл себя руками с головы до ног, ловко перекатился по земле с боку на бок и обернулся лисом. Лис был драный, с подбитым глазом и выщипанным хвостом. Он с досадой тявкнул и, сильно хромая на переднюю лапу, бесшумно утёк в тёмный лес.
Глава 11. В каменном распадке
Непроницаемая зелёная громада леса заканчивалась внезапно — с крутого обрыва открывался вид на каменный распадок. Казалось, некий великан вырыл в этом месте глубокую яму, со всех сторон окружённую отвесными стенами. Отчего же за много-много лет дожди не наполнили водой эту впадину? Всё просто: в каменной чаше имелись два раскола — на противоположных сторонах. Через одну щель водопадом низвергалась речка, которая дотоле мирно и извилисто текла через заколдованный лес. Падая на дно каменной чаши, вода растекалась на множество рукавов, которые петляли между каменных же столбов — те стояли словно в задумчивости среди отекающих их струй. На другом конце распадка воды снова собирались в одно русло, но уже гораздо более узкое и мелкое — куда-то пропадала часть воды, пока протекала по дну каменной чаши. И речка покидала это место, вытекая через огромную трещину в вертикальной стене, а далее торопливо неслась меж двух высоких стен, составляющих узкую расщелину — человеку не пройти этим путём.
Мелкая водяная пыль наполняла весь объём естественной впадины, отчего все камни и все столбы в этом месте были вечно влажными. В трещинах камня поселился ярко-зелёный мох, и это была единственная жизнь в распадке. Если бы кто присмотрелся к каменным столбам, то заметил бы, что из-под влажного мха, из-под скользких зелёных наслоений видна неоднородная структура камня — кажется, столбы здесь сделаны совсем из другой породы, нежели камни дна, или высоких стен. Да, столбы имеют совсем другой вид — в тёмно-сером камне просматриваются золотые жилки, а местами видны вкрапления драгоценных камней.
Если посмотреть ещё внимательнее, то можно отметить местами странный синеватый цвет породы, пронизанный бирюзовыми нитями. Потом становится заметно, что высокие колонны стоят не кое-как, а в определённом порядке. И только тогда приходит на ум мысль, что эти столбы когда-то подпирали крышу неведомого дворца, а плоский пол распадка, разбитый на множество плит, некогда был целым. Неужели здесь когда-то был дворец?! Да нет, не может быть — просто показалось. Это всё случайность — не так уж стройно стоят колонны, не так ровен пол. А где остатки крыши? Где был вход в этом причудливом котле? Скорее всего, за множество лет, пока живёт Селембрис, вода проточила мягкую породу и выявила на белый свет диковинные столбы из более прочного камня. Мало ли на свете каких чудес…
Молчание каменной долины не нарушали голоса птиц — только вода шумела, низвергаясь водопадом и далее журчала, протекая по дну распадка. Казалось, здесь миллионы лет царит это безмолвие, поэтому клёкот сокола, стрелой влетевшего меж двух скал над водопадом, встревожил безмятежный сон долины.
Птица покружилась, пошныряла быстрой молнией между колоннами и уселась на вершине одной из них.
Кажется, сокол был вестником едущих сюда гостей, потому что из-за высоких скал показались люди — они осторожно обходили острую вершину, цепляясь за камни и пробуя ногами крепость каменных ступеней. Над водопадом в самом деле пролегало нечто вроде кривой лестницы — природные уступы.
Люди были очень заняты своим продвижением над опасным местом, поэтому не заметили маленького сокола, который наблюдал за гостями с вершины столба.
Невидимые со стороны распадка лошади внезапно тревожно заржали.
— Тихо, Каурый! — крикнул Долбер, перебираясь с камня на камень. — Ваше величество, зачем мы спускаемся в этот каменный котёл? Какая тут может быть охота?
— А разве вам, Александер, не интересно посмотреть на это замечательное место? — удивился тот, кого назвали величеством.
Он спрыгнул с последней ступеньки и довольно расправил плечи, оглядываясь и вдыхая влажный воздух. Борода его светло-русого цвета покрылась мельчайшими капельками воды — до того был полон воздух влаги. Глаза царя внимательно оглядывали дивное место, как будто думали увидеть иных гостей. И вообще, он был хорош собою — царь Лазарь, хоть уже и не юных лет. Не слишком широк в плечах, и не богатырской стати, он был необычно утончённым в манерах и разговоре — ласковость и нежность его богатого тонами голоса делала его обаятельным. Обворожительна была его привычка глядеть на собеседника странно добрым взглядом — словно разговор с приезжим составлял особенную радость для царя. В Лазаре вообще не наблюдалось той царственной надменности, которая составляет обычный облик всякого монарха, занятого собственной значимостью.
Говорить здесь было трудно — мешал шум водопада, поэтому собеседники приблизились друг ко другу.