Воздаяние Судьбы

От бури не оставалось и следа — как будто лишь примерещилось. Но, маковичные луга словно обновились — и ране они были хороши, а нынче стали просто необыкновенны — такое благоухание вокруг, такая свежесть! Не нанесла свирепая буря никакого вреда ни земле, ни чудному розовому саду, ни волшебному дворцу. И море, оставив свою прежнюю ярость, нынче плещется и ласково смёется.

Два путника проснулись далеко за полдень. И снова вовлеклись в забавы, купание, веселье. Снова толпа прекрасных дев, снова лобзания, снова сладостные перси, нежные ланиты, томные очи, лебединые объятия. Короче — надоело.

— Послушай, меня уже тошнит от лукума, халвы, орехов и пирожных. — сказал Румистэль товарищу, выглядывая меж двух благоухающих потоков украшенных розами, магнолиями, лилиями и гиацинтами волос — чёрного и золотого. В то время, как две гибкие и стройные нубийки умащали драгоценными маслами его ноги.

— Я в жизни столько не купался. — признался хан. — Мне кажется, с меня содрали не только старую, но и новую кожу.

— А как ты думаешь, не задержались мы тут?

— Девушки, ну хватит полировать мне ногти на ногах! Идите и натрите розовым маслом мои сапоги! — ласково велел хан, выпроваживая прочь танцовщиц.

Он взял с подноса сладкий пирожок, откусил, скривился, выплюнул.

— Мяса хочу, в жизни больше сладкого в рот не возьму! Драпать надо, Румистэль! У меня в степи целый стан стоит с высокими шатрами, а в стане том три тысячи наложниц. Хотел я перещеголять гаремом своим царя Соломона, да понял, что не потяну. Вот оттого и сбежал от них. Продать их, что ли? Нет, как-то не по-княжески.

— А зачем тебе Радмила? — осведомился Румистэль, с сомнением глядя на столы, полные изысканнейших яств.

— Да думал, может, эти северные девы с их неприступностью и холодностью взволнуют сердце и востревожат ум. Я слышал про загадку женщины и всегда смеялся. Я полагал, что этими химерами себя тешат те, кто просто не умеет быть счастливым. Теперь, когда я вспоминаю эту сдержанную скромность Радмилы, её холодную грацию, её изящное скольжение меж пьяных гостей — она умеет оставаться неприступной среди бушующего людского моря! Это ли не достоинство! Я слышал, что жёны славянские со своими мужьями холодны и целомудренны. Да, уходя в походы, я буду оставаться спокоен за мою супругу, не то что мои наложницы — за ними глаз да глаз! Нет-нет, да кого-нибудь в мешке приходится бросать в пустыне. Да, с ними просто и легко — они податливы, как масло, но каждый вечер брать супругу боем — это нечто!

— О да! — с иронией отозвался Румистэль, глядя на ветреного и непостоянного, как ветер, хана Ратмира. — Но я не буду помогать тебе боем брать Радмилу. У меня другое дело: мне нужно достигнуть колдуна и изъять у него все его чёрные книги. Он слишком распоясался и стал злоупотреблять своим талантом.

— Да? — удивился хан Ратмир. — А я думал, что ты находишься в вечном ученичестве и думал поживиться у чернокнижника его магическим приёмом — сам сказал.

— Уничтожать магическую нечисть — моя работа. Я дивоярец. — кратко ответил Румистэль.

— Раз так — в дорогу. — распорядился хан, вскакивая с кушетки и сбрасывая с себя просторные кисейные одежды. — Подать мне рубашку, халат, ичиги, шапку!

Притаившиеся за аркою девицы вбежали с плачем и стали умолять обоих странников не покидать их гостеприимный кров. Они-де и мясо будут подавать им, и пирожки с печёнкой, и окорока, и буженину, и пельмени, и шашлыки, и гуся жареного, и уток с черносливом, и устриц…

— Тьфу, вот устриц я особенно презираю! — воскликнул хан Ратмир. — Простите, милые, нам некогда — нас подвиг ждёт!

И так, решительно развинув толпу рыдающих красавиц, он устремился прочь по залам, срывая драпировки и скидывая груды покрывал — он требовал вернуть ему ичиги, халат, соболью шапку, рубаху, шёлковы штаны и особенно — вернуть стальные латы.

Девицы с ужасом взирали на погром и с воплями помчались доставать старательно запрятанное имущество гостя. Также всё вернули и его товарищу — стиранное, глаженое, отполированное, зашитое, раздушенное благовониями.

— А если баньку на дорогу? — с надеждой спросила предводительница этого обольстительного стада.

Оба гостя испустили громкий вопль и принялись ещё быстрее наряжаться в свои латы.

Выйдя на просторный двор, они сыскали среди сказочных беседок, розовых шпалер и клумб своих коней. Всё было замечательно, но Румистэль вдруг с подозрением стал оглядывать свою кобылу, пока Ратмир душевно прощался с красавицами и каждой клятвенно обещал, что вскоре непременно вернётся к ним.

— Поехали давай. — сказал сердито Ратмиру Румистэль. — Пока с тобой мы прохлаждались у волшебных гурий, твой Сивый обрюхатил мою караковую кобылу! Куда теперь мне ехать на беременной лошади?!

— Э, нет. — оторвавшись от лобзаний и внимательно всмотревшись, отвечал степной кочевник. — Тут не мой красавец поработал — твоя кобыла брюхата не третий день. С кем спуталась она? Ну ладно, там увидим. Ну, и куда наш путь лежит?