Ты можешь быть русой и вечной,когда перед зеркалом вдругты вскрикнешь от боли сердечнойи выронишь гребень из рук.Так в сумерки смотрят на ветви,в неясное их колдовство,чтоб кожей почувствовать ветер,прохладную кожу его.Так голые смотрят деревьяна листья, упавшие в пруд.Туда их, наверно, поверьялиствы отшумевшей зовут.И гребень, и зеркало рядом,и рядом деревья и пруд,и, что-то скрывая за взглядом,глаза твои тайной живут.Ты падаешь в зеркало, в чистый,в его неразгаданный лоск.На дне его ил серебристый,как лед размягченный, как воск.Искрящийся ветр, перешитый,навек перестроенный в храм.И вечный покой Афродитынезримо присутствует там.Улыбка ее и смущеньетвое озаряют лицо,и светится там, в отдаленье,с дрожащего пальца кольцо.Ты вспомнишь: ты чья-то невеста,чужая в столь зыбком краю.И красное марево жестаокутает руку твою.«Соединенье этих рук равно сближению деревьев…»
Соединенье этих рук равно сближению деревьев,когда их тени не скрывают, как друг от друга далеки,и их листва, и их смятенье, рожденное в годичных кольцах,запечатленное в прожилках и на извилинах коры.И чем теснее наши руки, а тень деревьев отчужденней,тем непонятнее всего,какой огонь прошел меж ними, до наших рук не дотянувшись.«Увы, уходят со стекла морозные пейзажи…»