Воздушная битва за Севастополь, 1941–1942

Секретарь Севастопольского горкома ВКП(б) Б. А. Борисов вспоминал, что во время налета авиации непрерывно звонили телефоны; некоторые не хотели верить, что это война, а не учебная тревога. «Почему такая стрельба? Из Симферополя и Евпатории запрашивают, что делается в Севастополе, почему над городом зарево, стрельба». Борисов не стал сам приду­мывать ответ на этот животрепещущий вопрос и позвонил Ок­тябрьскому. На его вопрос «Это война?» командующий фло­том ответил: «Нападение». В свою очередь, Борисов стал так отвечать всем остальным.

Но стоит ли удивляться тому, что происходило в Крыму, ес­ли схожее поведение демонстрировали высшие государст­венные лица в Москве. Еще в 03.15 Октябрьский доложил о начале налета Кузнецову:

— На Севастополь совершен воздушный налет. Зенитная артиллерия отражает нападение самолетов. Несколько бомб упало на город…

Кузнецов немедленно набрал номер кабинета Сталина, но того на месте не оказалось. Тогда нарком флота дозвонился до наркома обороны С. К. Тимошенко. Хотя в этот момент не­мецкие самолеты и артиллерия вовсю громили приграничные укрепления и аэродромы, последний еще не имел никакой информации о нападении. Снова попытка дозвониться Стали­ну оказалась безуспешной. Н. Г. Кузнецов сказал дежурному по его кабинету:

— Прошу передать товарищу Сталину, что немецкие само­леты бомбят Севастополь. Это же война!

— Доложу кому следует, — ответил дежурный.

Через несколько минут Кузнецову позвонил один из чле­нов Политбюро партии Г. М. Маленков:

— Вы понимаете, что докладываете?

— Понимаю и докладываю со всей ответственностью: на­чалась война.

Потом выяснилось, что в течение ближайших часов коман­дующему ЧФ Октябрьскому звонили и Г. М. Маленков, и нар­ком НКВД Л. П. Берия, и начальник Генштаба РККА Г. К. Жуков. Каждый из них интересовался деталями произошедшего, и каждый намекал на то, что, если в информации Октябрьского содержится хоть малая доля преувеличения и он поддался на провокацию, ему не сносить головы. Только в 12.00, когда с избытком поступили подробности из приграничных округов, В. М. Молотов объявил по Всесоюзному радио о том, что нача­лась война с Германией. Такие особенности управления стра­ной и армией в период правления Сталина постоянно необхо­димо учитывать, когда оцениваешь действия тех или иных полководцев и гражданских деятелей. Что же касается собы­тий в первую военную ночь в Севастополе, то, как выяснилось после войны, он стал единственной советской базой, ока­завшей организованное сопротивление противнику при вне­запном нападении.

Однако «оказать сопротивление» еще не значит «сорвать нападение», и в этом штабу ЧФ очень скоро предстояло убе­диться. О том, что с самолетов сбрасывали не парашютистов и не бомбы, а именно мины, в штабе догадались быстро. Уже в 04.35 22 июня Октябрьский приказал провести траление в бухтах и на выходном фарватере. Траление провели, но мин нигде не нашли. Дело в том, что траление осуществлялось обычными тралами, рассчитанными на якорные контактные мины, а самолеты люфтваффе выставили донные неконтакт­ные мины, срабатывавшие под воздействием магнитного по­ля корабля. Кроме того, мины обладали приборами срочно­сти (могли приходить в боевое состояние не сразу, а спустя несколько суток) и кратности (срабатывали не под первым проходившим, а под определенным по счету кораблем). Тра­лить такие поля следовало в течение многих дней, проходя по нескольку раз над одним и тем же местом. На вооружении ВВС ВМФ таких мин не было, так что применения таких мин никто не ожидал и от немцев. Но что хуже всего, у советского флота не было и специальных тралов, для того чтобы бороть­ся с этими минами. Лишь накануне войны советские ученые занялись практическими экспериментами по размагничива­нию кораблей при помощи специальных обмоток и создали принципиальную схему электромагнитного трала. Убедиться в том, что флот безоружен перед новой угрозой, довелось уже вечером 22-го. В 20.30 в Карантинной бухте подорвался и за­тонул буксир «СП-12», прибывший туда для подъема якобы сбитого самолета. Подошедшие катера спасли 5 человек, ос­тальные 26 погибли вместе с судном. Это была первая потеря Черноморского флота в войне, но далеко не последняя от донных мин.