Тихо обронив еще несколько емких, тщательно подобранных слов, олимпиец выпустил трактирщика и с угрюмой ухмылкой на лице направился к их столику. Гвен изучила его — так, как ее учили оценивать возможного противника, — и обнаружила в себе признаки нарастающей тревоги. Шаги этого человека были излишне легки для столь мощного телосложения, а походка выглядела безупречной, — чего, конечно, и стоило ожидать от бывалого аэронавта. Хуже того, на ходу его глаза живо и настороженно прочесывали общий зал постоялого двора: верный признак готовности к стычке.
Гвен успела обрести скромные навыки рукопашного боя в стиле путников, но не строила (вроде бы) каких-то иллюзий относительно своей способности совладать с куда более крупным или лучше обученным противником, не имея поддержки в виде элемента неожиданности.
— Бенни, — произнесла она уголком рта, — этого типа нам придется застрелить, тебе не кажется?
— Это
— Да, но в процессе я предпочла бы не обратиться в кучку переломанных костей, — призналась Гвен.
Глаза Бенедикта блеснули весельем, и юноша откинулся на спинку стула, чтобы дать кузине робкий совет:
— А тебе, случайно, не приходило в голову
— Он не выглядит как человек, спокойно реагирующий на угрозы.
— Плащ у него шикарный, — пробормотал мастер Ферус. — Такие не раздают кому ни попадя, верно?
Подняв брови, Бенедикт покосился на эфирреалиста.
— Я предлагал
— Тебя послушать, я настоящее чудовище, — заметила Гвен.
— Только образованное, богатое и с хорошим чувством стиля, сестрица, — уточнил Бенедикт. — И настоящая красавица к тому же. Попробуй. Просто ради смеха. А если не сработает, мы еще успеем смолоть его в муку.
— Или, — задумчиво вставил мастер Ферус, — оказаться смолотыми самим, что также вполне вероятно.
Подойдя к их столу, олимпийский капитан с достаточной силой ударил по его крышке кулаком, чтобы вся посуда и прочая утварь полетели на пол.
— Убирайтесь вон из моей комнаты, — потребовал он.
Гвен не особо возражала против угроз и демонстрации силы. Бог свидетель, она и сама прибегала к подобным мерам за последние несколько дней. Угрозы ее не обрадовали, но и не слишком напугали. В конце концов, у нее на руке была боевая перчатка, — впрочем, отметила Гвен, как и у олимпийца.
— Очень жаль, что вам доставлены такие неудобства, сэр, — сказала Гвен, — но эта комната срочно потребовалась мне и моим спутникам. Вы премного нас обяжете, если поищете ночлега где-нибудь в другом месте.
Пристально разглядывавший Бенедикта мужчина в плаще бросил короткий взгляд на Гвен и вновь повернулся к боерожденному юноше:
— Она выступает за всех?
— В рамках этой беседы? Боюсь, что так, — ответил Бенедикт.
— Отлично, — фыркнул мужчина и развернулся к Гвен, чтобы нависнуть над ней. — Ты, значит. Ступай собери все ваши вещички и вынеси их вон из моей комнаты, девочка. Живо.
В тоне этого распоряжения Гвен расслышала непререкаемый авторитет, и это не пришлось ей по вкусу.
— Нам нужно представиться, — резко возразила она.
Это вынудило олимпийца на миг замереть.
— Что?
— Вы пока не назвали себя, сэр, — твердо проговорила Гвен. — А мне хотелось бы знать имя, прежде чем мы обменяемся еще хоть словом.
Мужчина в плаще выпрямился и, сощурив глаза, с горечью покачал головой.
— Чертовы альбионские проныры… — Явно сдерживая поток дальнейших ругательств, он сделал глубокий вдох и потом заговорил уже спокойнее: — Пайн. Коммодор Гораций Пайн, торговая компания «Полумесяц», Копье Олимпия. И чихать я хотел, кто такие вы трое. Эта комната забронирована для меня самого и моих капитанов, и мы только что пешком одолели милю по Поверхности, добираясь до этого чертова Копья, а по прибытии чуть не попали под огонь вашего доблестного, черт его возьми, флота. Я не намерен играть в ваши игры.
Гвен чинно кивнула.
— Меня зовут Гвендолин Ланкастер из дома Ланкастеров… да-да, прежде чем вы спросите,
— Чтобы вам и вашим дружкам удобнее было тут пьянствовать? — сплюнул Пайн. — Со мной раненые, которым нужны постель и врачебная забота, а этот треклятый хаббл битком забит по самую крышу. Убирайтесь из наших комнат сейчас же — или, клянусь обоими, Всевышним Богом и Долгим Путем, я брошу вас троих избитыми до полусмерти в каком-нибудь переулке и все равно займу комнаты со своими людьми.
— Готова поверить, что в Олимпии подобные жестокие выходки — дело обычное, — сказала Гвен голосом звонким, как удар хлыста. — Но в Альбионе, сэр, принято уважать закон, и я буду рада защитить себя от подобных проявлений грубого насилия.