Воздушные шары Сальви-Крус (СИ)

     Как-то утром, преодолев притяжение кровати, но, не вполне еще освободившись от чар сна, я вышел в ванную комнату.

     За запотевшим окном едва сочился синевой рассвет, сквозь приоткрытую форточку с улицы тянуло свежестью, именно свежестью, а не сырым сквозняком. И хотя от касания прохладного воздушного полотна тело на три четверти покрылось гусиной кожей, я обрадовался. Бодрость встрепенулась во мне, и я понял, что через пять минут вполне буду готов к творческой работе. Я включил свет и подошел к раковине, намереваясь умыться. И тут внимание мое привлекли хлопья пены и остатки щетины на белом фаянсе. Помазок оказался мокрым и даже еще теплым, то же самое можно было сказать и о самом бритвенном приборе. Полотенце было влажным и хранило аромат крема для бритья, а он, если вы не знали, улетучивается очень быстро. «Странно», – подумал я и поскреб свой замшелый подбородок. Бриться я только еще намеревался. Все выглядело слишком реальным, чтобы в это можно было поверить. Но как не верить своим глазам? Странно, но выходило так, что пять минут назад, за пять минут до моего прихода, кто-то неизвестный в моей ванной комнате брил свое лицо при помощи моих бритвенных принадлежностей.

     «Вот те на! – подумал я. – Кто таков?»

     Я еще раз провел рукой по щекам. Моя щетина на моих щеках проросла ровно на столько, насколько она имеет свойство прорастать за сутки. Я был небрит, в этом не было никаких сомнений. Но чья щетина лежала в раковине? Кто тут брился?! Ведь, простите, не жена же!

     Помню отчетливо, что в тот момент мне сделалось нехорошо. Я вернулся в спальню. Солли спала, безмятежно улыбаясь во сне. А мне, сами понимаете, было уже не до улыбок. И тем более не до сна.

     Я вышел из спальни. На кухне, как я уже и ожидал, вода в чайнике была теплой, а кофеварка и чашка выглядели так, словно ими незадолго перед тем пользовались, а затем не слишком тщательно ополоснули. «Ничего себе!» – пробормотал я, имея в виду, что сам к мытью посуды отношусь куда как прилежней. Ноги мои тут ослабели, и я плюхнулся на стул, точно куль с макаронами. «Странно, – носилась по черепной коробке перепуганной мышью мысль, – до чего все это странно!»

     Солли я решил ничего не говорить и, скомкав загадку и затолкав ее в карман кителя, я отправился на службу.

     Весь день я не находил себе места, весь день разгадывал тайну необыкновенного утреннего происшествия. Но все мои потуги пролить на нее свет оказались тщетными. Надо ли говорить, что следующую ночь я практически не спал? Разные мысли, разные чувства донимали меня в течение тех долгих, тягучих, томительных ночных часов. Но, прошу заметить, ни единого спазма ревности я тогда еще не испытывал. Хотя, казалось бы, это напрашивалось само собой.

     Солли весь день посматривала на меня с удивлением. Видимо, в поведении моем проскальзывало что-то эдакое, необычное, хотя я и старался никак себя не выдать. А вечером она отправилась пораньше спать, не поцеловав меня, по обыкновению, перед сном. Помню, как мне стало обидно и одиноко, пространство вновь накрыло меня жестяным колпаком, из-под которого я никак не мог выбраться. А когда выбрался, было уже поздно. Ложился я осторожно, чтобы не потревожить жену, а она лежала тихо-тихо, отвернувшись, словно в обиде, и мне до слез сделалось жаль эту бесконечно дорогую мне женщину. Тишина прижала свои ватные ладони к моим ушам, я не слышал даже дыхания Солли. И я, кажется, задремал. А, может быть, просто отвлекся от всего, отключился, не знаю. И вдруг, вздрогнув, как от толчка, открыл в испуге глаза. В темноте почудилось, что Солли нет рядом. Я протянул руку и прикоснулся к ее волосам. Помню ту радость и счастье, которое подарило мне прикосновенье. Долго еще я улыбался посреди ночи, а потом, согретый и успокоенный, уснул.

     Но едва звякнул приглушенно будильник, замотанный из предосторожности, чтобы не потревожить Солли, в свитер, я был уже на ногах. И сразу бросился в ванную.

     Все повторилось точь в точь, как и сутками раньше. И щетина в раковине, и мокрый помазок, и теплый чайник, и плохо вымытая турка. Только на этот раз, как показалось, чайник был чуточку теплей. Ну, может, показалось.

     И вот тут впервые смутные подозрения, словно приступ зубной боли, свели в судороге мое лицо.

     С этих самых пор жизнь моя раскололась. Днем я влачил свое обыкновенное постоянное существование, стараясь особенно не выбиваться из его привычного ритма и, если можно так сказать, не выпадать из строя, ночью терзался нехорошими мыслями, а утром шел по чьим-то следам. Да, так я думал, и то я знал, что иду по чьим-то следам. «Чьи следы?» – томил я свою голову вопросом – и не знал ответа. Но с каждым днем, а точнее, с каждым утром я приближался к тому неведомому и остающемуся невидимым человеку. Что объект преследования человек – в том сомнений не было. Но вот что за человек? « Может быть, снежный человек? Йети?» – спрашивал я себя порой, но ни радости, ни воодушевления от этого веселого предположения не испытывал. Потому что, может быть, и снежный, я-то почем знал?