Воздушный мост

В селе Скуратове Дороховского сельсовета, где предстояло провести сельское собрание, как и в большинстве деревень и хуторов, война чувствительно дала о себе знать. Немало женщин овдовело. А несколько вернувшихся с фронта мужчин - инвалидов, списанных "по чистой", постоянно напоминали всем о войне. А новые похоронки все продолжали приходить.

Мало что напоминало той осенью сорок первого о довоенной зажиточной жизни. На трудодни колхозникам выдавали крохи. Личное хозяйство было единственным источником питания. А семьи большей частью многодетные.

Все это надо было учитывать. Умелый агитатор первым делом поинтересуется, порасспрашивает колхозников, какие вести с фронта, как живут. Случалось, спросишь женщину о муже или сыне, как они воюют, о чем пишут, и она тут же в голос и падает замертво: перед самым приходом агитатора почтальон принес в дом похоронку. Да и без этого трудно с хозяйкой поговорить толком: ждут ее колхозные и домашние дела. Пойди управься со всем.

И все-таки надо было найти время поговорить, внимательно выслушать человека, помочь ему словом и конкретным делом. Когда же выговорятся люди, расскажут, какие горести не дают покоя, на кого обиды в сердце носят, тогда, считай, можно и сход проводить.

Острее прочувствуют собравшиеся на сход, что переживают жители осажденного Ленинграда и их собственные мужья и братья на фронте, обороняющие город на Неве, какие лишения терпят. Ведь мало того, что вражеская пуля может настигнуть в любой момент, так еще и голод косит.

Наплачутся женщины на собрании и ничего не пожалеют, последнее отдадут, лишь бы хоть немного облегчить участь тех, кто находится за блокадным, вражьим кольцом.

...В назначенный час в деревне Скуратове собрались односельчане, в основном старики, женщины да подростки, в просторной пятистенной избе колхозницы Клавдии Богдановой.

Расположились кто где, большинство на полу уселось, подстелив кто шубу, кто полушубок. Присматриваются, оценивают, какого человека к ним прислали. Видно, недавно в райкоме: что-то не видели ее раньше в Скуратове. За длинным деревянным столом, приставленным к окну, рядом с товарищем из райкома заняла место двадцатитрехлетняя Анастасия Давыдова - секретарь Дороховского сельсовета. Ее в деревне знает стар и мал. Настенька, как ее ласково зовут, - свой человек. Выросла в этих местах, до войны клубом заведовала. Добрая и отзывчивая женщина.

Но вот народ попритих. Поднялась из-за стола прибывшая на собрание женщина - представитель райкома. Без долгих предисловий сказала о бедственном положении ленинградцев, выразила уверенность, что люди отнесутся к этому с пониманием и привезут в Хвойную кто сколько может мяса, масла, сметаны. Вроде бы сказала все по делу, как того и требует повестка дня. А народ сидит, помалкивает.

Настеньке Давыдовой стало не по себе: чего-то, самой малости, не хватало в словах выступавшей. Заволновалась Давыдова. Но внешне все выглядело нормально. Все слушали внимательно. А теперь молчат, видать, обдумывают, как ответить.

Ждать пришлось недолго. Клавдия Богданова, женщина не из робких, на правах хозяйки дома заговорила первой. Поправила копну светлых, как лен, волос и с мягким оканьем принялась изливать свои жалобы на жизнь незадавшуюся. Муж и два старших сына на фронте. Детишек - куча. А председатель из колхоза "Красный бор" ничем помочь не желает. Что ни просьба, то отказ - мол, и другим не легче. Война во всем виноватая. Потому крутись себе волчком, Клавдия Богданова, и на помощь правления не рассчитывай. А на кого рассчитывать? Запасов мало - только-только хватает семью прокормить. Уж и не знает, как быть, что от себя оторвать. Вслед за Богдановой запричитали другие женщины. И у них положение не лучше. Тоже жизни никакой нет. Еле-еле концы с концами сводят.

Здесь в беседу вмешался, пригасив козью ножку, пожилой колхозник в потертой шинелишке. Инвалид войны.

- Послушать вас, женщины дорогие, так получается, нечем вам поделиться с голодающими ленинградцами. Не пойму тебя, Клавдия. Раэнылась ты, разохалась, а у самой в хлеве одних овец семь штук. И коровушка такая - дай бог каждому. Свиней держишь...

Клавдия потупила взор. В глазах слезы. Стыдно, значит, стало от слов бывалого солдата - инвалида, мужниного дружка-фронтовика. Оба на Ленинградском фронте воевали. Только тяжелое ранение раньше времени заставило солдата вернуться домой. И как будто дело стало клониться к тому, что скажут сейчас люди свое последнее слово, решат, когда везти мясо, откуда тронется в Хвойную обоз, благо ездовыми вызвались быть подростки. Они хоть сейчас в ночь готовы ехать...

Но человек есть человек. Он, бывает, уже и умом и сердцем все осознал, все решил, а его так и подмывает еще разок при всем честном народе о своих бедах сказать. Надо терпения набраться, выслушать, посочувствовать, конечно, в чем-то помочь. Человек душой успокоится, скажет свое "за" и не будет жалеть, что отнял от себя для других своим потом заработанное и нажитое.