Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)

После того как обратный обмен состоялся, я, почувствовав себя уверенней, предложил выпить за знакомство. Даша отказалась. Она заявила, что вообще не употребляет алкоголь. И не курит. Как выяснилось впоследствии, список ее табу этим, увы, не ограничивался.

Когда мы вышли из кафе, друзья мои деликатно попрощались и ушли. Дашина подружка оказалась менее сообразительна. Намеков то ли не понимала, то ли не желала понимать.

– Таня, – не выдержал я, – я так счастлив наблюдать вас рядом, что немного хотел бы по вам соскучиться.

– Я тебе вечером позвоню, – сказала Даша.

Таня неприязненно глянула на меня, с укором на Дашу и, наконец, оставила нас одних.

– Прогуляемся по городу? – предложил я.

– С удовольствием, – ответила Даша. – До Владимирской.

– Почему именно до Владимирской? Это же почти рядом.

– Я там живу.

– Торопитесь домой?

– Естественно. У меня все-таки сессия. А у вас разве нет?

– Нет. До осени я совершенно свободен.

– А осенью?

– И осенью буду свободен.

– Вы не учитесь и не работаете?

– Я учусь и работаю. Но это не мешает моей свободе.

– Даже так?

– По-иному нельзя.

– А как же ответственность?

– Даша, что может быть ответственней свободы? Только рабы ни за что не отвечают.

Я был бы рад идти с ней пешком хоть до самых Нивок по городу, разбушевавшемуся майской зеленью, из которой нежно вырастали белые свечки каштанов. К сожалению, до ее дома мы дошли за каких-нибудь полчаса. Я хотел поцеловать ее на прощание, но Даша игриво отстранилась.

– Не будем торопить события, – сказала она.

– Будем плестись у них в хвосте?

– А куда спешить?

– А если мне завтра кирпич на голову упадет?

– Значит, ваша голова ничего лучшего не заслужила.

Номерами телефонов мы, впрочем, обменялись. Через две недели перешли на «ты». Через месяц она позволила, наконец, поцеловать себя – в щеку. Даша напоминала мне влюбленную парочку, в которой не хватало одного человека. Она беззаветно любила себя и платила себе взаимностью. Выдержать такую конкуренцию было не то что трудно – невозможно. От своего окружения Даша требовала не столько любви, сколько восхищения. В ней ощущалась самодостаточность музейной статуи. Влюбиться в нее было непревзойденной глупостью, и я, естественно, влюбился. По счастью, во мне обнаружился неплохо развитый инстинкт самосохранения, который выплеснулся в мои подтрунивания над Дашей и сделал меня интересным в ее глазах. Просто восхищенного поклонника и бессловесного обожателя она довела бы до сумасшедшего дома.

– Твое место не в Киеве, – говорил я. – Твое место в Париже.

– Правда? – улыбалась она.

– Конечно. Скажем, где-нибудь в Лувре. Ты так похожа на Венеру Милосскую, что иногда хочется отрубить тебе руки.

– Не груби!

– Я не грублю, я робко восхищаюсь. Кстати, знаешь, как Венера Милосская утратила свои верхние конечности?

– Любопытно.

– Это и в самом деле занятная история. Когда археологи откопали ее, она была цела и невредима и настолько прекрасна, что ей определили место в лучшем из парижских музеев. Посетители так восторгались ею, что то и дело норовили прикоснуться к ней, погладить, провести ладонью по ее холодному мраморному телу. Администрации Лувра это в конце концов надоело, и она поместила рядом с мадам Милосской табличку: «Руки прочь от статуи!» А какой-то недоумок истолковал этот призыв по-своему и осуществил при помощи молотка.

В августе Даша познакомила меня с родителями. Отец ее оказался профессором, преподавателем физики в Политехническом институте. При этом выглядел моложаво, а держался с веселым легкомыслием, чем сразу расположил меня к себе. Дашина мама работала корректором в каком-то издательстве. Она разглядывала меня так, словно выискивала во мне орфографические и стилистические ошибки, и, видимо, сочла если не вульгарным, то недостаточно отесанным. За обедом она будто бы невзначай следила, как я пользуюсь ножом и вилкой, какие куски кладу в рот и не слишком ли звучно их пережевываю. Мне захотелось отколоть какую-нибудь пакость, но я сдержался, интеллигентно промокнул салфеткой губы и светски молвил:

– Вероника Олеговна, Сергей Валерьевич, – благодарю. Вкусный обед, милая атмосфера, чудесный хрусталь, прелестный фарфор.

– Саксонский, – небрежно проронила Вероника Олеговна. – Достался нам в наследство от Дашиной бабушки.

– Бабушка била фрица? – осведомился я.

– Нет. Бабушка его тоже унаследовала.

– Очаровательная у вас семья, – восхитился я. – Все кому-то что-то дарят… А теперь – позвольте откланяться. У моего друга сегодня день рождения, а приятели мои такие сволочи, что, если я опоздаю, они сожрут всю водку без меня.

С тем я и удалился.

Дашу моя выходка рассердила.

– Поздравляю, – сказала она. – Ты сделал все, чтобы не понравиться моей маме.

– Да я особенно и не старался, – хмыкнул я.

– Старался. Ты нарочно эпатировал моих родителей.

– Дашенька, подбирай выражения! Слышала бы тебя сейчас Вероника Олеговна…

– Ты подумал о том, в какое положение ставишь меня?

– Я об этом все время думаю.

– С тобой невозможно разговаривать, – вздохнула Даша. – Слушай, может, мы просто устали друг от друга?

– Действительно, целых три месяца знакомы…