Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь

Меня нагружают мешком с хлебом. Двадцать буханок по полтора килограмма. Все тридцать килограммов — чепуха. С мешком на плече отправляемся на станцию. Подъезжает поезд. В нем, на нем и на подножках многолюдно. Конвоир ловко проскакивает внутрь, а мне добрые люди освобождают место для одной ступни на подножке, и один мужик разрешает мне держаться за его ремень. Со временем успеваю подвинуть вторую ногу на подножку, и на очередной станции показывается голое место на поручне. Стою твердо, но беда не приходит одна. Над нами раздаются громовые раскаты — ливень обильный. Держаться на моем посту становится все труднее и труднее, до Горького еще не менее 20 минут езды. Хлеб намокает, и вес мешка заметно увеличивается с минуты на минуту. Боюсь, что мне оставлены на выбор лишь два варианта: или выбросить мешок и спасать целостность собственного тела, или же упасть вместе с хлебом. До решения я не дошел, вдруг чувствую облегчение. Поднимаю голову, вижу над собой военного — офицера, — который снял плечевой ремень и взял на себя половину веса. В эту спасательную операцию потом включились и двое граждан, и в виде сплоченного коллектива благополучно доехали до Горького. Словами поблагодарить спасателей я был не в состоянии, но помню, как они смотрели мне в глаза — с улыбкой. Думаю, что в ответ я улыбнулся им, и выражение моего лица, должно быть, говорило о глубочайшей благодарности.

Пересадка, проезд до Балахны без особых происшествий. Пересадка в узкоколейку. Сижу один на скамейке. Конвоир хоть и держит на всякий случай винтовку наготове, но сидит на другой скамье, за моей спиной. Подходит какой-то мужчина, садится напротив меня. Поезд трогается, мужчина приглядывается ко мне, и по всему чувствуется, что хочет завести беседу. Так оно и есть. Смотрит на мою руку, где на пальце у меня самодельное серебряное кольцо, и спрашивает:

— Немецкое?

— Немецкое, — отвечаю. А сам думаю: как же ему удалось распознать, что я немец? Ведь по моей одежде понять это невозможно.

— Трофейное? — интересуется мужчина.

Ах, вот оно что! Выходит, он принимает меня за демобилизованного русского фронтовика. И тут вдруг мне в голову — право же, и сам не знаю почему! — приходит шальная мысль.

— Да, — говорю, — трофейное.

— А где воевал?

— На Втором Украинском.

— А до Берлина дошел?

— Дошел.

— Ну так расскажи, как немцы живут!

Вот тут уж стало мне проще отвечать на его вопросы. О том, «как немцы живут», смог ему рассказать безо всякого вранья.

— Откуда ты, друг, родом? — спросил он напоследок, перед тем как выйти на своей станции.

— Латыш, — пришлось опять солгать мне.

— А-а! Ну, теперь понятно почему по-русски говоришь нечисто.

Когда мужчина вышел, ко мне повернулся конвоир:

— Вот, видишь, какие они доверчивые, русские мужики!

Галина

Рискну описать еще одно, самое, пожалуй, памятное и дорогое мне событие того лета в Перехваткино…

Как-то рано утром вышли мы из избы, чтобы отправиться в лес. Смотрим — подходит конвоир. С чего бы это? Никогда с ним такого не бывало. Почему так рано проснулся? Или еще не ложился?

— Коля, косить умеешь?

— Умею!

— Вот и хорошо. В лес сегодня не пойдешь!

— Председатель попросил дать ему косаря на помощь. Подожди его здесь. А я спать пошел.

Конвоир ушел. Я отправил команду за грибами. Стою, жду. Подходит председатель. С двумя женщинами среднего возраста и красавицей-девушкой лет семнадцати. Знакомимся. Оказывается, женщины — жена председателя и сестра жены. А девушка — его дочь.

Идем в лес, беседуем по дороге. Люди они, чувствую, образованные, а оттого и разговор наш отнюдь не ограничивается темой, определяемой традиционно задаваемыми пленному вопросами типа: откуда родом? когда и где попал в плен? есть ли жена и дети? живы ли родители?

Разговор к тому же идет на равных. Ни малейшего холодка с их стороны ко мне, как к пленнику, ни предубеждений не ощущаю. Скорее наоборот Беседуем, как старые добрые знакомые. Непринужденно, душевно даже. Как же мне это приятно! Тем более что дочь председателя, красавица Галина, не только принимает в разговоре живое, неподдельно заинтересованное участие, но и, замечаю, старается шагать поближе ко мне…

Выходим на большую поляну. Начинаем косить. Очень мешают пни, но постепенно приноравливаюсь и стараюсь не отставать от председателя. В обед — настоящий пикник. Женщины расстилают на траве полотенце, выкладывают на него из корзинки домашний хлеб, блины, сало… Появляется молоко Бог мой, когда же я в последний раз пробовал молоко?! Но мало того, что невольно радуюсь предстоящей возможности полакомиться такими деликатесами, так еще и… садится рядом Галя! И тотчас легко находит тему для разговора. Чувствую себя на седьмом небе!