Воздушный витязь

Киевские встречи

Едва поезд остановился у перрона, как Евграф Николаевич спрыгнул со ступеньки вагона и быстро пошёл к выходу из вокзала.

Здравствуй, родной Киев! Ты все такой же размашистый, прекрасный, с широкими бульварами, высокими домами, величественными памятниками. Город, в котором с детства знакома каждая улица и площадь. Время мало изменило твой облик. А вот люди за три военных года изменились. Не слышно веселого беззаботного смеха девушек, оживленного южного говора. Лица встречных людей замкнуты, сосредоточены. Тут и там попадаются одноногие солдаты на костылях, безрукие… За хлебом большие очереди. Слышатся едкие разговоры о войне, о трудном положении в стране.

— Ось вона где та война, у печени засела, — говорит усатый пожилой человек в старом, обтрепанном пальто, тыкая себя в бок. — И колы буде кинец?

— Сначала кричали: шапками закидаем Германию, — вступает в разговор мужчина в пенсне. — А клочья-то полетели от нашего воинства. Жмет Вильгельм. Император же только глазами хлопает. За него дела вершит императрица да граф Фредерикс. А что, неправда?

— Ну ты не больно… того, — одергивает его человек в кепке с колючим взглядом. — А то можно в полицию свести, мабудь ты есть немецкий шпигун.

— Не мели чепуху, — вступается за мужчину в пенсне женщина с корзинкой. — Это акцизный чиновник, я его знаю, хороший человек. Война у всех нутро вывернула наизнанку. Тут заскулишь.

— Война до победного конца! — нарочито бодро, не без иронии восклицает кто-то неразличимый в очереди. — За веру, царя и отечество!

"Так вот чем живет тыл, — думает Евграф Николаевич. — Война стала ненавистна народу, ее тяжкие испытания сломили многих. А что ожидает людей впереди?" И впервые Крутень задает себе вопрос: во имя чего он воюет, рискует жизнью? Окаменевшая формула "За веру, царя и отечество" не устраивает его. Давно уже обязательные богослужения, пышные обряды в честь тезоименитства царского рода кажутся фарсом. Как и многие офицеры, он осведомлен о дворцовых интригах, о безволии Николая II, о влиянии на царицу, на государственные дела безграмотного Гришки Распутина. Нет, рисковать жизнью за царя — жалкий удел. Он, офицер русской армии, защищает от иноземцев только свое отечество. За свою Родину он готов и голову сложить. Он верит: в скором времени она пойдет по пути прогресса и станет поистине могучей. Могучим станет и ее воздушный флот. Если не верить в это, то и жить не стоит. Так думает штабс-капитан Крутень.

А пока что радостное чувство встречи с родным городом захватывает Евграфа Николаевича. Как дороги эти часы, проведенные вдали от войны. Они наполняют душу покоем, надеждой. Хочется сделать многое — узнать о прежних товарищах, пройтись по Крещатику, посидеть на Владимирской горке, полюбоваться Днепром, повидаться с Наташей. Как-то встретит она его, поймет ли, что не в его силах было перевестись по службе в Киев, бросить авиацию, к которой прикипело сердце? Женщины — капризны, своенравны. Быть может, и Ната такая же? Работая сестрой милосердия в военном госпитале, она вполне может увлечься каким-нибудь выздоравливающим офицером и тогда… Нет, лучше об этом не думать. Надо надеяться, что их отношения остались прежними.

У штабс-капитана Крутеня срочная командировка. Что можно успеть за короткий срок? И летчик спешит прежде всего в особняк, где расположено управление заведующего авиацией и воздухоплаванием в действующей армии. Ему необходимо попасть на прием к великому князю Александру Михайловичу.

Евграф Николаевич Крутень предъявляет документы и телеграмму о разрешении на приезд в Киев дежурному по штабу офицеру.

— Подождите, сейчас узнаю, — бросает тот надменный взгляд на одетого в полевую форму штабс-капитана, но заметив Георгиевский крест на его гимнастерке, снисходительно улыбается.

Через несколько минут он выходит.

— Великий князь сможет принять вас только завтра в десять ноль-ноль. Не опаздывайте.

Евграф Николаевич очень доволен таким оборотом дела. Значит, у него есть немало свободного времени. Прежде всего, надо навестить отца. Он сейчас в Святошинском госпитале, на окраине Киева, представлен к увольнению от военной службы по болезни и выслуге. Тридцать семь лет в строю — немалый срок. Был командиром роты, батальона, адъютантом, столоначальником. Последняя должность — штабс-офицер для поручений VI класса управления интенданта армий Юго-Западного фронта.

Что за недуг гложет отца — полковника Николая Евграфовича Крутеня? Не так уж и стар — пятьдесят девять лет, мог бы еще послужить. Но приковала к постели болезнь.

С волнением вошел штабс-капитан в госпитальную палату. Навстречу ему поднялся с койки отец в больничном халате. Его трудно узнать — сильно поседевший, сгорбленный, с запавшими страдальческими глазами. Протянул дрожащие руки, обнял.

— Сын, сынок! Вот привел-таки Бог свидеться. А я уж не ждал, не чаял. Узнаешь ли отца? Сдал я, Графчик, сильно сдал. Давай присядем, ноги не держат.

Они садятся, пристально смотрят друг на друга. Из глаз отца катятся крупные слезы, сползают по небритым щекам.