Вожаки комсомола

Запросто приходили к нему и москвичи, и приезжавшие в центр работники. Я видел у пего и представителя комсомола Казахстана Чакпака Артыкбаева, и секретаря Крымского областного комитета Бекира Умерова, секретаря Уральского обкома Игната Шаровьева и вожака ленинградских комсомольцев Георгия Иванова, секретаря ЦК комсомола Украины Семена Высочиненко и цекамольца-сибиряка Николая Кудрявцева.

Сколько новых мыслей и приятельских шуток рождалось здесь в шумных беседах! Помню, как удивило меня однажды, когда Чаплин по какому-то поводу в ходе беседы вдруг остановил свое несколько медвежье разгуливание в небольшой комнате, распрямил грудь и продекламировал строки из поэмы Блока «Двенадцать». И особенно громко подчеркнул: «Революционный держите шаг, неугомонный не дремлет враг!»

Чаплин остался молодым в нашей памяти, как и многие паши сверстники, которых нег среди живых.

Когда я совершаю увлекательные романтические путешествия к комсомольцам разных городов нашей страны, городов моей светлой комсомольской юности, я отбрасываю мысли о своей старости, о тяжелых переживаниях в прошлом.

И я ощущаю рядом Николая Чаплина, слышу громкий голос замечательного вожака советской молодежи, образ и дела которого живут в нашей памяти, в истории Ленинского комсомола.

Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!

Александр Мильчаков

ГАНИ МУРАТБАЕВ

«Гани Муратбаев принадлежал к новому поколению Востока, рожденному в огне пролетарской борьбы, не знающему национальной ограниченности, свободному от проклятых националистических пережитков прошлого… Всегда и везде в трудной и сложной обстановке Туркестана он проводил в жизнь выдержанную пролетарскую линию, укрепляя союз трудящихся Туркестана с российским пролетариатом».

«Правда», 1925, 17 апреля

Если посмотреть отвесно вверх, туда, где распластались во все свинцовое небо ветви старого карагача, тогда можно представить, что вместе с деревом отделяешься от земли, от пожухлой холодной травы, отделяешься медленно, исподволь, и столь же медленно подымаешься над вечереющим Ташкентом. И вот уже летишь ты вместе с деревом по воле ветров, среди туч, рассевающих на земные нивы дождь.

Зимой здешние ветры стремятся обычно на запад. Значит, вместе с ветрами, тучами и старым карагачем можно достичь Аральского моря. А там родная сторона — рукой подать…

При мысли о родине Гани опустил голову и плотнее запахнулся в намокшую шинельку. Смеркалось. Из соседнего сада тянуло дымом кизяка. Напротив, в двухэтажном доме, скрипнула дверь, и на пороге показался грузный человек в сером. Он посмотрел на небо, постоял, поднял воротник плаща. Еще мгновенье — и он растворится в сумерках. Нужно было действовать незамедлительно. Гани отошел от дерева, перешагнул канаву, заполненную мутной водой, и спросил по-казахски:

— Скажите, пожалуйста, где находится директор педагогического училища?

Тот, в сером, молчал, по всей вероятности, разглядывал Гани. Может быть, он не понимал казахского?

— Мне бы директора, — неуверенно проговорил Гани на этот раз по-русски.

— Подойди-ка поближе, парень, — наконец услышал Гани казахскую речь. — Э-э, да ты промок до нитки. Давно здесь стоишь?

— Приехал утром часа в четыре. И прямо с вокзала сюда.

— Что же не зашел в училище? Так под карагачем и околачивался?

— Директора бы мне увидеть, — неуверенно повторил Гани.

— Дире-е-ектора, — протянул нараспев тот, в плаще. — А вот прошлую неделю в школе на Чиланзаре так и убили одного директора. И между прочим, тоже вечером. Вызвали на улицу по какому-то делу да из нагана всю обойму и всадили. Басмачи треклятые!

— А у нас комиссара зарезали. Бандиты. Прошлой весной, — тихо сказал Гани.

Грузный развел руками, потом отворил двери и произнес оттаявшим голосом:

— Заходи. Надо бы тебе обсушиться. Заодно потолкуем.

Они поднялись по лестнице на второй этаж, миновали несколько дверей с белевшими во мраке табличками и наконец оказались в просторной комнате. Спутник Гани засветил лампу с зеленым абажуром и указал глазами на вешалку:

— Раздевайся, парень. С тебя течет как из дырявого казана.

Снимая длинную, до пят, шинель, Гани разглядывал диковинное убранство комнаты. В углу возвышался большой глобус. В шкафах покоились какие-то склянки причудливых форм, банки с заспиртованными змеями, ящерицами, лягушками. На стене висела географическая карта Российской империи, вся испещренная красными флажками. Возле стола, на деревянных полках поблескивали золотым тиснением корешки книг. Гани подошел поближе и с радостью прочел знакомые имена: Пушкин, Гоголь, Салтыков-Щедрин, Достоевский, Толстой.

— Читал кого-нибудь из них?