Вожаки комсомола

Прошел через гражданскую войну секретарь райкома Косарев. Заведующий политпросветом райкома Вася Прохоров подростком вступил в партизанский отряд легендарного Камо, был ранен, после госпиталя снова пошел на фронт. Многие секретари ячеек только что вернулись с Украины, Дона, Кубани, где добивали белые банды. Конечно, такое прошлое поднимало авторитет активиста в глазах молодежи, облегчало работу. Но знаний не хватало. Косарев требовал, чтобы комсомольский актив учился, рассылал всех по организациям, заставлял выступать, выступать, выступать. Не признавал никаких доводов: «Стесняюсь, не умею, боюсь».

— Ты коммунист, значит, должен уметь то, что нужно партии, комсомолу.

Так было с райкомовцем Мишей Комиссаровым, который до дрожи боялся аудитории. Но Косарев настоял на своем, и через полгода Миша уже как ни в чем не бывало сам напрашивался:

— Давай я съезжу, проведу собрание.

Политическая обстановка была сложной — в условиях новой экономической политики идейное воспитание молодежи приобрело особую остроту. Уберечь юношей и девушек от мелкобуржуазного влияния было не так-то просто. Тем более что причины для недовольства они имели вполне реальные: многие остались без работы, не могли приобрести специальность. В этих условиях непосредственный контакт с молодежью, толковое разъяснение политики партии играли особо важную роль.

Члены Бауманского райкома выступали перед самым разным народом. Чаще — на фабриках и заводах, там было проще, там были такие же рабочие ребята. Но комсомольские ячейки создавались в учреждениях, в школах, в техникумах и институтах. Здесь приходилось держать ухо востро, осторожно подбирать слова, отвечать на любые, порой далеко не доброжелательные вопросы. Не получившие образования комсомольские вожаки тем не менее обязаны были все знать, не имели права выглядеть смешными. Уйти учиться удавалось единицам. Выход оставался один: книги по ночам. Читали классиков, историю французской революции, штудировали «Капитал», работы Ленина, даже книжки по искусству попадали под подушки райкомовцев.

Требовательнее всех был к себе Саша Косарев. «Он рос намного быстрее нас, — говорит о нем Семен Семенович Федоров. — Тогда мы не очень вдавались в анализ, почему у Саши всегда можно узнать то, о чем никто не имеет представления. Но сейчас, спустя полвека, просто поражаюсь — откуда у Косарева было это — широта взглядов, интересов и знаний.

Вроде и жил он у всех на виду, так же мотался по предприятиям, по собраниям. В комнате райкома, где он работал, кабинетов-то как таковых тогда не было, вечно толкался народ, сидели и на столах, и на полу, дымили, обсуждали новости. Правда, иногда Сашка исчезал куда-то на целый день, так, что его никто не видел, а вечером, лежа на койках, мы слушали его рассуждения о том, что он успел прочитать. Это была или работа Ленина, или брошюра по истории партии, которые в это время начали выходить.

Но, думаю, Косарева все-таки сама природа наделила не только любознательностью, но и особой способностью все схватывать на лету, легко усваивать даже понятия, чрезвычайно далекие от его образа жизни.

Случилось тогда у нас большое несчастье. Наш сосед и большой Сашин друг Коля Кормилицын чистил ружье, оно выстрелило, и Коля погиб. Саша плакал, очень горевал, сам организовал похороны, а меня попросил — достань оркестр да скажи, чтоб траурный марш Шопена играли. Удивился я тогда, откуда ему знать про Шопена».

Однажды Семен Федоров попал в Большой театр, да не зрителем, а участником представления. Отряд ЧОНа, в котором состоял Федоров, как-то послали в театр — не хватало статистов. Сене повезло: в этот вечер в «Борисе Годунове» пел Шаляпин. Игра великого артиста произвела на юношу огромное впечатление, хоть следил он за спектаклем из-за кулис, да еще отвлекался, когда выходил на сцену, изображая «народ».

На следующий день в райкоме он взахлеб рассказывал о «Борисе Годунове». Но многие стали смеяться: вот, мол, артистом Сенька заделался.

Один только Косарев расспрашивал подробно о спектакле, о Шаляпине.

Саша тонко чувствовал красоту. Натура артистическая, он хорошо пел, мог и сплясать, и стихотворение прочесть. Первый раз в театре, первая картина, первое знакомство с музыкой — все совпало с бауманским периодом в жизни Косарева. Свои впечатления, свои открытия в искусстве Саша в себе не держал, он щедро выплескивал их перед друзьями, расписывал виденное в красках, в тонкостях и всегда приговаривал: «Сходи посмотри, не пожалеешь». И ребята шли в театр, в картинную галерею, на концерт, в библиотеку, чтобы узнать то, что так поразило их секретаря.

Они все любили петь, и пели много и самозабвенно, как поется только в юности. Да и вся атмосфера 20-х годов, ломка вековых обычаев и устройство жизни на новых началах равноправия и братства людей требовали новых радостных песен.